Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

ПРЕЖНИЕ ОБИТАТЕЛИ И ЗИМНИЕ ГОСТИ

Генри Дэвид Торо. Уолден, или Жизнь в лесу

----------------------------------------------------------------------- Henry David Thoreau. Walden or Life in the Woods. Пер. - З.Александрова. М., "Наука", 1979. OCR & spellcheck by HarryFan, 28 November 2000 -----------------------------------------------------------------------

ХОЗЯЙСТВО

Когда я писал эти страницы - вернее, большую их часть, - я жил один влесу, на расстоянии мили от ближайшего жилья, в доме, который сам построилна берегу Уолденского пруда в Конкорде, в штате Массачусетс, и добывалпропитание исключительно трудом своих рук. Так я прожил два года и двамесяца. Сейчас я снова временный житель цивилизованного мира. Я не стал бы навязывать читателю всех этих подробностей, если бы ненастойчивые расспросы моих земляков о моей тогдашней жизни, - расспросы,которые иные назвали бы неуместными, но которые мне, при данныхобстоятельствах, кажутся, напротив, вполне естественными и уместными.Некоторые спрашивали меня, чем я питался, не чувствовал ли себя одиноким,не было ли мне страшно и т.п. Другим хотелось знать, какую часть своихдоходов я тратил на благотворительность, а некоторые многодетные людиинтересовались тем, сколько бедных детей я содержал. Поэтому я прошупрощения у тех читателей, которые не столь живо интересуются моей особой,если на часть этих вопросов мне придется ответить в моей книге. Вбольшинстве книг принято опускать местоимение первого лица, здесь онобудет сохранено; таким образом эгоцентричны все писатели, и я только этимот них отличаюсь. Мы склонны забывать, что писатель, в сущности, всегдаговорит от первого лица. Я не говорил бы так много о себе, если бы зналкого-нибудь другого так же хорошо, как знаю себя. Недостаток опыта, ксожалению, ограничивает меня этой темой. Со своей стороны, я жду откаждого писателя, плохого или хорошего, простой и искренней повести о егособственной жизни, а не только о том, что он понаслышке знает о жизнидругих людей: пусть он пишет так, как писал бы своим родным из дальнихкраев, ибо если он жил искренне, то это было в дальних от меня краях.Пожалуй, эти страницы адресованы прежде всего бедным студентам. Чтокасается других моих читателей, то они выберут из книги то, что к нимотносится. Надеюсь, что никто, примеряя платье на себя, не распорет в немшвов, - оно может пригодиться тем, кому придется впору. Мне хочется писать не о китайцах или жителях Сандвичевых островов, но овас, читатели, обитающие в Новой Англии, о вашей жизни, особенно о внешнейее стороне, т.е. об условиях, в каких вы живете в нашем городе и на этомсвете: каковы они, и непременно ли они должны быть так плохи, и нельзя лиих улучшить. Я много бродил по Конкорду, и повсюду - в лавках, в конторахи на полях - мне казалось, что жители на тысячу разных ладов несут тяжкоепокаяние. Мне приходилось слышать о браминах, которые сидят у четырехкостров и при этом еще глядят на солнце, или висят вниз головою надпламенем, или созерцают небеса через плечо, "пока шея их не искривитсятак, что уже не может принять нормальное положение, а горло пропускаетодну лишь жидкую пищу", или на всю жизнь приковывают себя цепью к стволудерева, или, уподобившись гусенице, меряют собственным телом протяженностьогромных стран, или стоят на одной ноге на верхушке столба; но даже всеэти виды добровольного мученичества едва ли более страшны, чем то, что яежедневно наблюдаю у нас. Двенадцать подвигов Геракла кажутся пустяками всравнении с тяготами, которые возлагают на себя мои ближние. Тех быловсего двенадцать, и каждый достигал какой-то цели, а этим людям, насколькоя мог наблюдать, никогда не удается убить или захватить в плен хотькакое-нибудь чудовище или завершить хотя бы часть своих трудов. У них нетдруга Иола (*1), который прижег бы шею гидры каленым железом, и стоит имсрубить одну голову, как на месте ее вырастают две другие. Я вижу моих молодых земляков, имевших несчастье унаследовать ферму,дом, амбар, скот и сельскохозяйственный инвентарь, ибо все это легчеприобрести, чем сбыть с рук. Лучше бы они родились в открытом поле и быливскормлены волчицей; они бы тогда яснее видели, на какой пашне призванытрудиться. Кто сделал их рабами земли? За что осуждены они съедатьшестьдесят акров, когда человек обязан за свою жизнь съесть всегопригоршню грязи? (*2) Зачем им рыть себе могилы, едва успев родиться? Ведь им надо прожитьцелую жизнь нагруженными всем этим скарбом, а легко ли с нимпередвигаться? Сколько раз встречал я бедную бессмертную душу,придавленную своим бременем: она ползла по дороге жизни, влача на себеамбар 75 футов на 40, свои Авгиевы конюшни, которые никогда нерасчищаются, и 100 акров земли - пахотной и луговой, сенокосных и лесныхугодий! Безземельные, которым не досталась эта наследственная обуза, едвауправляются с тем, чтобы покорить и культивировать немногие кубическиефуты своей плоти. Но люди заблуждаются. Лучшую часть своей души они запахивают в землю наудобрение. Судьба, называемая обычно необходимостью, вынуждает их всюжизнь копить сокровища, которые, как сказано в одной старой книге (*3),моль и ржа истребляют, и воры подкапывают и крадут (*4). Это - жизньдураков, и они это обнаруживают в конце пути, а иной раз и раньше.Рассказывают, что Девкалион и Пирра создавали людей, кидая через плечокамни: Inde genus durum sumus, experiens que laborum, Et documenta damus qua simus origine nati (*5). [То-то и твердый мы род, во всяком труде закаленный, И доказуем собой, каково было наше начало]. Или, в звучных стихах Рэли (*6): From thence our kind hard-hearted is, enduring pain and care, Approving that our bodies of a stony nature are. Вот что значит слепо повиноваться бестолковому оракулу и кидать камничерез плечо, не глядя, куда они упадут. Большинство людей, даже в нашей относительно свободной стране, поошибке или просто по невежеству так поглощены выдуманными заботами илишними тяжкими трудами жизни, что не могут собирать самых лучших ееплодов. Для этого их пальцы слишком загрубели и слишком дрожат отнепосильного труда. У рабочего нет досуга, чтобы соблюсти в себе человека,он не может позволить себе человеческих отношений с людьми, это обесценитего на рынке труда. У него ни на что нет времени, он - машина. Когда емувспомнить, что он - невежда (а без этого ему не вырасти), если ему такчасто приходится применять свои знания? Прежде чем судить о нем, намследовало бы иногда бесплатно покормить, одеть и подкрепить его. Лучшиесвойства нашей природы, подобные нежному пушку на плодах, можно сохранитьтолько самым бережным обращением. А мы отнюдь не бережны ни друг к Другу,ни к самим себе. Всем известно, что некоторые из вас бедны, что жизнь для вас трудна, ивы порой едва переводите дух. Я уверен, что некоторым из вас, читатели,нечем заплатить за все съеденные обеды, за одежду и башмаки, которые такбыстро изнашиваются или уже сносились, - и даже на эти страницы вы тратитеукраденное или взятое взаймы время и выкрадываете час у ваших заимодавцев.Совершенно очевидно, что многие из вас живут жалкой, приниженной жизнью, -у меня на это наметанный глаз. Вы вечно в крайности, вечно пытаетесьпристроиться к делу и избавиться от долгов, а они всегда были трясиной,которую римляне называли aes alienum, или чужая медь, потому что некоторыеих монеты были из желтой меди; и вот вы живете и умираете, и вас хоронятна эту чужую медь, и всегда вы обещаете выплатить, завтра же выплатить, асегодня умираете в долгу; и все стараетесь угодить нужным людям и привлечьклиентов - любыми способами, кроме разве подсудных, вы лжете, льстите,голосуете, угодливо свиваетесь в клубочек или стараетесь выказать щедростьво всю ширь слабых возможностей - и все ради того, чтобы убедить вашихближних заказывать у вас обувь, или шляпы, или сюртуки, или экипажи, илибакалейные товары; вы наживаете себе болезни, пытаясь кое-что отложить наслучай болезни, кое-что запрятать в старый комод или в чулок, засунутый вкакую-нибудь щель, или для лучшей сохранности, в кирпичный банк - хотькуда-нибудь, хоть сколько-нибудь. Я иной раз удивляюсь, что мы легкомысленно уделяем все вниманиетяжелой, но несколько чуждой нам форме кабалы, называемой рабовладением,когда и на юге, и на севере существует столько жестоких и тонких видоврабства. Тяжко работать на южного надсмотрщика, еще тяжелее - насеверного, но тяжелее всего, когда вы сами себе надсмотрщик. А еще говорято божественном начале в человеке! Посмотрите на возчика на дороге: днемли, ночью ли - он держит путь на рынок. Что в нем осталось божественного?Накормить и напоить лошадей - вот его высшее понятие о долге. Что емусудьба в сравнении с перевозкой грузов? Ведь она работает на сквайра Ну-каПоживей. Что уж тут божественного и бессмертного? Взгляните, как он дрожити ежится, как вечно чего-то боится, - он не бессмертен и не божествен, онраб и пленник собственного мнения о себе, которое он составил на основаниисвоих дел. Общественное мнение далеко не такой тиран, как нашесобственное. Судьба человека определяется тем, что он сам о себе думает.Найдется ли другой Уилберфорс (*7), чтобы освободить от оков Вест-Индиюмысли и воображения? А наши дамы, те готовят к страшному суду нескончаемыевышитые подушечки, чтобы не выказать слишком живого интереса к своейсудьбе! Словно можно убивать время без ущерба для вечности! Большинство людей ведет безнадежное существование. То, что зоветсясмирением, на самом деле есть убежденное отчаяние. Из города, полногоотчаяния, вы попадаете в полную отчаяния деревню и в утешение можетесозерцать разве лишь храбрость норок и мускусных крыс. Даже то, чтозовется играми и развлечениями, скрывает в себе устойчивое, хотя инеосознанное отчаяние. Это не игры, ибо те хороши лишь после настоящейработы. Между тем мудрости не свойственно совершать отчаянные поступки. Когда мы размышляем над тем, _что_ катехизис (*8) называет истиннымназначением человека, и над его действительными потребностями, можетпоказаться, что люди сознательно избрали свой нынешний образ жизни потому,что предпочли его всем другим. А ведь они искренне считают, будто у нихнет выбора. Но бодрые и здоровые натуры помнят, что солнце взошло на ясномнебе. Никогда не поздно отказаться от предрассудков. Нельзя принимать наверу, без доказательств, никакой образ мыслей или действий, как бы древенон ни был. То, что сегодня повторяет каждый, или с чем он молчасоглашается, завтра может оказаться ложью, дымом мнений, по ошибкепринятым за благодатную тучу, несущую на поля плодоносный дождь. Многое изтого, что старики считают невозможным, вы пробуете сделать - и онооказывается возможным. Старому поколению - старые дела, а новому - новые.Было время, когда люди не знали, как добыть топливо для поддержания огня,а теперь они кладут под котел немного сухих дров и мчатся вокруг земногошара с быстротою птиц, которая для стариков - смерть. Старость годится внаставники не больше, если не меньше, чем юность, - она не столькомунаучилась, сколько утратила. Я не уверен, что даже мудрейший из людей,прожив жизнь, постиг что-либо, обладающее абсолютной истинностью. Всущности, старики не могут дать молодым подлинно ценных советов; для этогоих опыт был слишком ограничен, а жизнь сложилась слишком неудачно; но этоони объясняют личными причинами; к тому же, наперекор их опыту, у нихмогли сохраниться остатки веры, и они просто менее молоды, чем были. Япрожил на нашей планете 30 лет и еще не слыхал от старших ни одногоценного или даже серьезного совета. Они не сказали мне - и вероятно немогут сказать - ничего, что мне годилось бы. Передо мной жизнь - опыт,почти неиспробованный мной, но мне мало проку от того, что они егопроделали. Если у меня есть какой-то собственный, ценный для меня опыт, язнаю наверняка, что мои наставники об этом не говорили. Один фермер говорит мне: "Нельзя питаться одной растительной пищей, изчего тогда образоваться костям?", - и вот он посвящает часть своего днятому, что благоговейно снабжает свой организм сырьем для построениякостей; а сам, между тем, шагает за плугом, за своими быками, которые хотьи вскормлены растительной пищей, а тащат через все препятствия и его, иего тяжелый плуг. Есть вещи, которые составляют предмет первойнеобходимости только в некоторых кругах, самых беспомощных и испорченных,в других они являются лишь предметами роскоши, а третьим и вовсенеизвестны. Кажется, что все наши пути, и по горам, и по долам, уже исхожены нашимипредшественниками, и что все ими предусмотрено. У Эвелина (*9) сказано,что "мудрый Соломон определил даже расстояния, какие надо соблюдать придревесных посадках, а римские преторы постановили, как часто можнособирать желуди на земле соседа, не нарушая его прав, и какая доля ихпринадлежит этому соседу". Гиппократ оставил даже наставления насчетподстригания ногтей; вровень с кончиками пальцев - не короче и не длиннее.Нет сомнения, что и самая скука и сплин, которые якобы исчерпалиразнообразие и радости жизни, восходят еще ко временам Адама. Носпособности человека до сих пор никем не измерены, и мы не можем судить оего возможностях по тому, что им до сих пор сделано, - ведь испробованотак мало. Каковы бы ни были до сего дня твои неудачи, "не печалься, дитямое, ибо кто же припишет тебе работу, которая осталась у тебя несделанной"(*10). К нашей жизни можно применить множество простых способов проверки, хотябы, например, такую: то же самое солнце, под которым зреют мои бобы,освещает целую систему планет, подобных нашей. Если бы я это помнил, яизбежал бы некоторых ошибок. А я окапывал бобы совсем не с этой точкизрения. Звезды являются вершинами неких волшебных треугольников. Какиедалекие и непохожие друг на друга существа, живущие в разных обителяхвселенной, одновременно созерцают одну и ту же звезду! Природа ичеловеческая жизнь столь же разнообразны, как и сами наши организмы. Ктоможет сказать, какие возможности таит жизнь для другого человека? Возможноли большее чудо, чем хотя бы на миг взглянуть на мир глазами другого? Мытогда за один час побывали бы во всех веках мира и во всех мирах веков.История, поэзия, мифология! - никакие описания чужих переживаний не моглибы так нас поразить и столькому научить. Большую часть того, что мои ближние называют хорошим, я в глубине душисчитаю дурным, и если я в чем-нибудь раскаиваюсь, так это в своемблагонравии и послушании. Какой бес в меня вселился, что я был такблагонравен? Можешь выкладывать мне всю свою мудрость, старик, - ты прожилна свете семьдесят лет и прожил их не без чести, - но я слышу настойчивыйголос, зовущий меня уйти подальше от всего этого. Молодое поколениебросает начинания старого, точно суда, выкинутые морем на берег. Я считаю, что мы могли бы гораздо больше доверять жизни, чем мы этоделаем. Мы могли бы сократить заботы о себе хотя бы на столько, сколько мыих уделяем другим. Природа приспособлена к нашей слабости не менее, чем кнашей силе. Непрестанная тревога и напряжение, в котором живут иные люди,- это род неизлечимой болезни. Нам внушают преувеличенное понятие оважности нашей работы, а между тем, как много мы оставляем несделанным! Ачто, если бы мы захворали? Мы вечно настороже! Мы полны решимости не житьверой, если этого можно избежать; прожив весь день в тревоге, мы на ночьнехотя читаем молитвы и вверяем себя неизвестности. Уж очень"основательно" приходится нам жить; мы чтим наш образ жизни и отрицаемвозможность перемен. Иначе нельзя, говорим мы, а между тем способов житьсуществует столько же, сколько можно провести радиусов из одного центра.Всякая перемена представляется чудом, но подобные чудеса совершаютсяежеминутно. Конфуций говорит: "Истинное знание состоит в том, чтобы знать,что мы знаем то, что знаем, и не знаем того, чего не знаем" (*11). Когдахоть одному человеку удастся постичь разумом то, что сейчас представляетсятолько нашему воображению, я предсказываю, что и все люди станут строитьна этом свою жизнь. Давайте подумаем, в чем суть большей части забот и тревог, о которых яговорил, и насколько необходимо нам тревожиться или хотя бы заботиться.Неплохо было бы среди внешнего окружения цивилизации пожить простойжизнью, какой живут на необжитых землях, хотя бы для того, чтобы узнать,каковы первичные жизненные потребности и как люди их удовлетворяют, илиперелистать старые торговые книги, чтобы увидеть, что люди покупали преждевсего, чем они запасались, то есть каковы продукты, без которых непроживешь. Ибо столетия прогресса внесли очень мало нового в основныезаконы человеческого существования; точно так же и скелет наш, вероятно,не отличается от скелетов наших предков. Под _жизненными потребностями_ я разумею то из добываемого человеком,что всегда было или давно стало столь важным для жизни, что почти никто непытается без этого обойтись, будь то по невежеству, или по бедности, илииз философского принципа. В этом смысле для многих живых существ имеетсялишь одна потребность - в Пище. Для бизона прерий это несколько дюймоввкусной травы и водопой, да еще, может быть, укрытие в лесу или в тенигоры. Животные нуждаются только в пище и убежище. Для человека в нашемклимате первичные потребности включают Пищу, Кров, Одежду и Топливо; покаэто нам не обеспечено, мы неспособны свободно и успешно решать подлинныежизненные проблемы. Человек изобрел не только дома, но и одежду, иприготовление пищи; вероятно из случайно обнаруженного тепла от костра,вначале - роскоши, возникла нынешняя потребность греться у огня. Мы видим,что собаки и кошки тоже приобрели эту привычку - вторую натуру. С помощьюКрова и Одежды мы лишь законно сохраняем наше собственное внутреннеетепло; когда появляется избыток этого тепла, или Топлива, то есть, когдасоздается наружное тепло, превышающее наше внутреннее, начинаетсяприготовление пищи на огне. Натуралист Дарвин (*12), рассказывая о жителяхОгненной Земли, говорит, что он и его спутники, сидя у самого костра втеплой одежде, вовсе не ощущали чрезмерного тепла и удивлялись тому, чтообнаженные туземцы, сидевшие дальше, "обливались потом, точно ихподжаривали". Говорят, что житель Новой Голландии (*13) безнаказанно ходитобнаженным, когда европеец даже одетый дрожит от холода. Нельзя лисочетать закаленность этих дикарей с интеллектуальностью цивилизованногочеловека? Согласно Либиху (*14) человеческое тело представляет собой печь,а пища является тем топливом, которое поддерживает внутреннее горение влегких. В холодную погоду мы едим больше, в теплую - меньше. Животноетепло получается в результате медленного сгорания; а болезнь и смертьнаступают, когда это горение чрезмерно ускоряется, или когда, наоборот, отнедостатка топлива или какого-нибудь дефекта в тяге, огонь гаснет.Конечно, жизненное тепло нельзя отождествлять с огнем, но в какой-тостепени эта аналогия годится. Из сказанного следует, что слова _животнаяжизнь_ почти совпадают с _животным теплом_. Если рассматривать пищу кактопливо, поддерживающее огонь внутри нас, - а Топливо служит лишь дляприготовления Пищи или для усиления внутреннего тепла путем добавлениянаружного, - Кров и Одежда также нужны лишь для сохранения создаваемого ипоглощаемого таким образом тепла. Итак, первой потребностью нашего организма является потребностьсогреться, сохранить жизненное тепло. Вот почему мы так хлопочем не толькоо Пище, Одежде и Крове, но и о постелях - нашей ночной одежде - и радиэтого внутреннего крова разоряем гнезда птиц и ощипываем пух с их груди,подобно кроту, который в глубине своей норы устраивает себе постель изтравы и листьев. Бедняк часто жалуется, что ему холодно в этом мире;холоду, как физическому, так и социальному, мы приписываем большую частьнаших недугов. В некоторых широтах для человека летом возможна райскаяжизнь. Топливо требуется ему лишь для приготовления Пищи, костром служитсолнце, многие из плодов достаточно прожариваются в его лучах; и вообщепища там разнообразнее и доступнее, а Одежда и Кров почти совершенно ненужны. В наше время и в нашей стране, как я знаю по собственному опыту,почти столь же необходимы некоторые орудия - нож, топор, лопата, тачка, адля занятий науками - лампа, бумага и несколько книг; все это стоитнедорого. А ведь находятся безумцы, которые отправляются на край земли, вдикие местности с нездоровым климатом, и торгуют там 10 и 20 лет радитого, чтобы потом доживать свой век - то есть сохранять в себе тепло - вНовой Англии. Кто живет в роскоши, тот не только поддерживает в себетепло, но и парится в чрезмерной жаре. Как я уже говорил, его поджаривают,разумеется a la mode [по моде (франц.)]. Большая часть роскоши и многое из так называемого комфорта не только ненужны, но положительно мешают прогрессу человечества. Что касается роскошии комфорта, то мудрецы всегда жили проще и скуднее, чем бедняки. Никто небыл так беден земными благами и так богат духовно, как древние философыКитая, Индии, Персии и Греции. Мы немного о них знаем. Но удивительно, чтомы вообще о них знаем. То же можно сказать и о реформаторах и благодетеляхчеловечества, живших в более поздние времена. Нельзя быть беспристрастными мудрым наблюдателем человеческой жизни иначе, как с позиций, которые мыназвали бы добровольной бедностью. Живя в роскоши, ничего не создашь,кроме предметов роскоши, будь то в сельском хозяйстве, торговле,литературе или искусстве. У нас сейчас есть профессора философии, нофилософов нет. Но и учить хорошо, потому, что некогда учили на собственномпримере. Быть философом - значит не только тонко мыслить или даже основатьшколу; для этого надо так любить мудрость, чтобы жить по ее велениям - впростоте, независимости, великодушии и вере. Это значит решать некоторыежизненные проблемы не только теоретически, но и практически. Обычно жеуспех знаменитых ученых и мыслителей подобен успеху царедворца, а невластелина или героя. Они живут по-старинке, как жили их отцы, и нестановятся родоначальниками более благородной человеческой породы. Почемуже вообще вырождаются люди? Отчего вымирают семьи? Какие именно излишестварасслабляют и губят народы? Нет ли их и в нашей собственной жизни?Истинный философ даже во внешнем образе жизни идет впереди своего века. Онпо-иному, не так, как его современники, питается, укрывается, одевается исогревается. Можно ли быть философом и не поддерживать свое жизненноетепло более мудрыми способами, чем прочие люди? Когда человек согрелся одним из описанных мною способов, какие ещепотребности у него остаются? Едва ли это будет добавочное тепло того жерода - более обильная и жирная пища, больший и более роскошный дом, болееразнообразная и красивая одежда, непрестанный и более жаркий огонь в очагеили нескольких очагах и тому подобное. Добыв все необходимое для жизни, онможет поставить себе лучшую цель, чем получение излишков; освободившись отчерной работы, он может, наконец, отважиться жить. Раз почва оказаласьподходящей для семени, и оно пустило корешки вниз, оно может безбоязненновыпускать свои ростки вверх. Для чего же человек так прочно укоренился наземле, как не для того, чтоб настолько же подняться вверх, к небесам? Ведьнаиболее благородные растения ценятся за их плоды, созревающие в воздухе ина свету, высоко над землей, не то, что овощи, хоть бы и двухлетние,которые выращиваются только ради корней и для этого часто обрезаютсясверху, так что многие не узнали бы их в пору их цветения. Я не собираюсь диктовать правила сильным и мужественным натурам,которые сами знают свое дело, будь то в небесах или в аду, и строят болеероскошно и тратят щедрее всех богачей, но никогда не становятся от этогобеднее и не считают, на что живут, - если только действительно есть такиелюди, как об этом мечталось; не намерен я поучать и тех, кто восхищается ивдохновляется именно нынешним порядком вещей и лелеет его с нежностью ипылкостью влюбленных, - до некоторой степени я и себя самого отношу к ихчислу; я не обращаюсь к тем, кто убежден, что живет правильно, кто бы онини были, - им лучше знать, так ли это; я обращаюсь главным образом к массенедовольных, напрасно сетующих на жестокую участь или на времена, вместотого, чтобы улучшить их. Есть такие, что горюют всего сильнее ибезутешнее, потому что, по их словам, они исполняют свой долг. Я такжеимею в виду тот, по видимости богатый, а на деле удручающе нищий класс,который накопил груды мусора, но не знает, как им пользоваться, или как отнего освободиться, и сам себе сковал золотые и серебряные цепи. Если бы я попытался рассказать, как мне хотелось провести свою жизнь,это, вероятно, удивило бы тех из моих читателей, которые сколько-нибудьзнакомы с моей действительной историей, и уж наверняка поразило бы тех,кто о ней ничего не знает. Я упомяну лишь некоторые из планов, которые ястроил. В любую погоду, в любой час дня или ночи я стремился наилучшим образомиспользовать именно данный момент и отметить его особой зарубкой; я хотелоказаться на черте, где встречаются две вечности: прошедшее и будущее, - аэто ведь и есть настоящее, - и этой черты придерживаться. Вы должныпростить мне некоторые неясности, потому что в моем ремесле больше тайн,чем в большинстве других, и не то, чтобы я нарочно стремился их иметь, -просто они неотделимы от самой его природы. Я рад бы рассказать все, что яо нем знаю, и никогда не писать на своей калитке: "Вход воспрещен". Когда-то давно у меня пропал охотничий пес, гнедой конь и голубка(*15), и я до сих пор их разыскиваю. Многих путников я расспрашивал о них,говорил, где они могли им встретиться и на какие клички отзывались. Мнепопались один или два человека, которые слышали лай пса и топот коня идаже видели, как взлетала за облака голубка, и им так же хотелось найтиих, словно они сами их потеряли. Как хорошо опережать не только солнечный восход или рассвет, но, есливозможно, и самое Природу! Сколько раз, летом и зимою, я начинал свойтрудовой день раньше кого-либо из соседей. Многие мои сограждане навернякавстречали меня уже на обратном пути - фермеры, ехавшие на рассвете вБостон, или дровосеки, выходившие на работу. Правда, я ни разу не пособилсолнечному восходу, но будьте уверены, что даже присутствовать при нембыло крайне важно. Сколько осенних и даже зимних дней я провел за городом, пытаясьподслушать, что скажет ветер - подслушать и поскорее разнести его вести. Явкладывал в это почти весь свой капитал, да к тому же еще и задыхался,пытаясь бежать против ветра. Если бы дело касалось одной из политическихпартий, можете быть уверены - об этом напечатали бы в "Газете", в самомраннем выпуске. Иногда я наблюдал с какого-нибудь утеса или дерева, чтобызнаками известить о любом новом пришельце, а по вечерам поджидал навершине холма, не начнет ли валиться небо и не свалится ли что-нибудь намою долю - хотя мне мало что доставалось, да и это таяло на солнце, какманна небесная. Я долгое время работал репортером в журнале, у которого было не оченьмного подписчиков (*16); его редактор до сих пор не нашел нужнымнапечатать большую часть моих корреспонденции, и я, как очень многиеписатели, ничего не получал за свой труд. Но в данном случае труды самизаключали в себе награду. Много лет я добровольно состоял смотрителем ливней и снежных бурь ивыполнял свою работу добросовестно; был инспектором, если не проезжихдорог, то лесных троп, содержал их в порядке, чинил мостики через овраги иследил, чтобы они круглый год были проходимы всюду, где след человекауказывал, что в них есть нужда. Я присматривал за дикими животными нашей округи - а они так любятпрыгать через изгороди, что доставляют заботливому пастуху немало хлопот;заглядывал я и в дальние уголки фермерских усадеб, хоть и не всегда знал,на каком поле сегодня работает Джонас или Соломон - это меня не касалось.Я поливал бруснику, карликовую вишню, каменное дерево, красную сосну ичерный вяз, белый виноград и желтые фиалки, - а то они, пожалуй, погиблибы в засуху. Скажу, не хвалясь, что я долго трудился таким образом, и трудилсяусердно, пока не стало совершенно очевидно, что сограждане не намеренызачислить меня в штат городских чиновников и назначить мне скромноевознаграждение. Счета, которые я честно вел, никогда не проверялись и уж,конечно, не акцептировались и не оплачивались. Впрочем, я к этому нестремился. Недавно бродячий индеец принес на продажу корзины в дом известногоадвоката (*17), живущего неподалеку от меня. "Нужны вам корзины?" -спросил он. "Нет, не нужны", - был ответ. "Вот тебе раз! - воскликнулиндеец, выходя из ворот, - вы, значит, хотите нас уморить голодом?" Увидя,как процветают его предприимчивые белые соседи, как адвокату достаточнонаплести речей и доводов, чтобы, словно по волшебству, добыть и деньги, ипочет, индеец сказал себе: надо и мне заняться делом; буду плести корзины,это я умею. Он решил, что от него требуется только сплести корзину, апокупать - это уж обязанность белого. Он не знал, что необходимо сделатьпокупку выгодной для белого или хотя бы уверить его в этом, или же плестичто-либо другое, что выгодно покупать. Я тоже плел своего рода тонкиекорзины, но не сумел устроить так, чтобы хоть кому-нибудь было выгодно ихкупить. Но я-то все равно считал, что плести их стоит, и вместо того,чтобы выяснять, как сделать приобретение моих корзин выгодным для людей, ястал искать способов обойтись без их продажи. Люди привыкли признавать ивосхвалять лишь один вид жизненного успеха. Но зачем превозносить именноего, в ущерб всем другим? Обнаружив, что сограждане не намерены предложить мне судейское кресло,или приход, или еще какую-нибудь должность и что мне надо самому искатьсредства к жизни, я еще решительнее устремился в леса, где меня зналилучше. Я захотел немедленно войти в дело, не накапливая требуемого в такихслучаях капитала и обойдясь имевшимися у меня скудными средствами. Яотправился на берега Уолдена не за тем, чтобы прожить подешевле илиподороже, но чтобы без помех заняться своими делами (*18); уж очень глупобыло бы отказаться от них из-за недостатка здравого смысла, малой долипредприимчивости и деловых способностей. Я всегда старался приобрести навыки делового человека; они необходимыкаждому. Если вы торгуете с Небесной Империей (*19), тогда достаточноконторы на побережье, в какой-нибудь гавани Салема (*20). Вы будетевывозить чисто отечественные продукты: больше всего льда и сосновойдревесины, немного гранита, и все это на отечественных судах. Это выгодноедело. Тут надо самому во все входить, быть и штурманом, и капитаном, ивладельцем, и страховщиком; самому покупать, продавать и вести счета,получать всю почту и самому на все отвечать; самому во всякое времянаблюдать за разгрузкой ввозимых товаров; поспевать почти сразу внесколько точек побережья - ибо самый ценный груз часто могут выгрузить напобережье Джерси (*21); быть самому себе телеграфом, неустанно обозреватьгоризонт, окликая все суда, направляющиеся к берегу; иметь постояннонаготове товар для снабжения столь далекого и обширного рынка; бытьосведомленным о состоянии всех рынков, о перспективах войны и мира,предвидеть перемены в промышленности и цивилизации, использоватьрезультаты всех экспедиций, все новые пути и возможности для навигации;изучать карты, выяснять, где рифы, а где новые маяки, и буи; постоянновыверять логарифмические таблицы, ибо из-за ошибки в вычислениях многиесуда, шедшие в гостеприимную гавань, разбивались о скалы - вспомнимзагадочную судьбу Лаперуза (*22); следить за успехами науки во всем мире,изучать жизнь всех знаменитых открывателей и мореходов, искателейприключений и торговцев, от Ганнона (*23) и финикийцев до наших дней, и,наконец, производить время от времени учет товаров, чтобы знать, в какомположении ваши дела. Подобный труд заставляет человека напрягать все своиспособности; все эти вопросы прибылей, убытков и процентов, учет веса тарыи все прочие измерения и расценки требуют универсальных познаний. Я решил, что Уолденский пруд будет отличным местом для ведения дела, -не только из-за железной дороги и добычи льда; есть и еще преимущества,которые мне, быть может, нет расчета раскрывать: выгодное и удобноеместоположение. Здесь нет, как на невских берегах, болот, которые надозасыпать, хотя всюду надо строить на сваях и вбивать их самому. Говорят,что наводнение и западный ветер во время ледохода на Неве могут сместиПетербург с лица земли. Поскольку я начинал дело без обычных капиталовложений, читателю будетнелегко догадаться, откуда взялись те средства, которые все же необходимыдля подобного предприятия. Что касается одежды, - если сразу перейти кпрактическим вопросам, - то здесь нами чаще руководит любовь к новизне иоглядка на других людей, чем соображения действительной пользы. Пустькаждый, кому приходится работать, помнит, что назначение одежды состоит,во-первых, в том, чтобы сохранять жизненное тепло, а, во-вторых, принынешних нравах, в том, чтобы прикрывать наготу; тогда он увидит, скольконужной и важной работы он может совершить, ничего не прибавляя к своемугардеробу. Королям и королевам, которые только по одному разу надеваюткаждый свой туалет, хотя бы и сделанный придворным портным или портнихой,неведомо удовольствие носить ладно сидящую одежду. Они не более чемдеревянные плечики, на которые вешается новое платье. Наша одежда с каждымднем все более к нам применяется; она получает отпечаток нрава своеговладельца, и мы неохотно расстаемся с ней, почти как с нашим собственнымтелом, и так же оттягиваем этот срок с помощью починок и иногомедицинского вмешательства. Ни один человек никогда не терял в моих глазахиз-за заплаты на одежде; а между тем люди больше хлопочут о модном, илихотя бы чистом и незаплатанном платье, чем о чистой совести. А ведь даженезаплатанная прореха не обличает в человеке никаких пороков, кроме развенепрактичности. Я иногда испытываю своих знакомых такими вопросами:согласились ли бы они на заплату или просто пару лишних швов на колене?Большинство, по-видимому, считает, что это значило бы загубить своюбудущность. Им легче было бы ковылять в город со сломанной ногой, чем сразорванной штаниной. Когда у джентльмена что-нибудь приключается сногами, их еще можно починить, но если нечто подобное случается с егобрюками, это уже непоправимо, ибо он считается не с тем, что действительнодостойно уважения, а с тем, что уважают люди. Нам редко встречаетсячеловек - большей частью одни сюртуки и брюки. Обрядите пугало в вашеплатье, а сами встаньте рядом с ним нагишом, - и люди скорее поздороваютсяс пугалом, чем с вами. Недавно, проходя мимо кукурузного поля, я увиделшляпу и сюртук, нацепленные на палку, и сразу узнал хозяина фермы.Непогода несколько потрепала его с тех пор, как мы виделись в последнийраз. Я слыхал о собаке, которая лаяла на каждого чужого человека,приближавшегося к дому ее хозяина в одежде, но очень спокойно встретилаголого вора. Интересно, насколько люди сохранили бы свое общественноеположение, если бы снять с них одежду. Сумели бы вы в этом случае выбратьиз группы цивилизованных людей тех, кто принадлежит к высшим классам?Когда мадам Пфейфер (*24), смелая путешественница вокруг света, с востокана запад, добралась до Азиатской России, она почувствовала надобностьпереодеться ради встречи с местными властями, потому что, как она пишет,"оказалась в цивилизованной стране, где о человеке судят по платью". Дажев городах нашей демократической Новой Англии случайно приобретенноебогатство и его внешние атрибуты - наряды и экипажи - обеспечивают ихвладельцу почти всеобщее уважение. Но те, кто воздает богачу такоеуважение, как они ни многочисленны, по сути дела - дикари, и к ним надо быпослать миссионера. К тому же, одежда породила шитье - занятие поистиненескончаемое. Во всяком случае, женским нарядам никогда не бывает конца. Когда человек нашел себе дело, ему не требуется для этого новый костюм.Для него сойдет и старый, невесть сколько времени пролежавший на чердаке.Старые башмаки дольше прослужат герою, чем его лакею, если только у героевбывают лакеи, а еще древнее башмаков - босые ступни, и можно обойтись дажеими. Только тем, кто ходит на балы и в законодательные собрания, требуетсяменять костюм так же часто, как меняется носящий их человек. Если мойсюртук и брюки, шляпа и башмаки еще годны, чтобы молиться в них богу, -значит, их еще можно носить, не правда ли? А кто из нас донашивает своеплатье действительно до конца, пока оно не распадется на первичныеэлементы, вместо того, чтобы в виде благотворительности оделять имкакого-нибудь бедного парня, который, возможно, в свою очередь, отдает егокому-нибудь еще беднее, - или, может быть, следовало бы сказать: богаче,раз он обходится меньшим? Я советую вам остерегаться всех дел, требующихнового платья, а не нового человека. Если сам человек не обновился, какможет новое платье прийтись ему впору? Если вам предстоит какое-то дело,попытайтесь совершить его в старой одежде. Надо думать не о том, _что намеще требуется_, а о том, чтобы что-то _сделать_, или, вернее, чем-то_быть_. Быть может, нам не следовало бы обзаводиться новым платьем, как быни обтрепалось и ни загрязнилось старое, пока мы не свершим чего-нибудьтакого, что почувствуем себя новыми людьми, - и тогда остаться в старойодежде будет все равно, что хранить новое вино в старом сосуде. Нашалинька, как у птиц, должна отмечать важные переломы в нашей жизни. Гагарав эту пору улетает на пустынные пруды. Змея тоже сбрасывает кожу, агусеница - оболочку в результате внутреннего процесса роста, ибо одежда -это лишь наш наружный кожный покров, покров земного чувства (*25). Иначеокажется, что мы плаваем под чужим флагом и в конце концов неизбежно падеми в собственном мнении и в мнении людей. Мы сменяем платье за платьем, наподобие экзогенных растений, растущихпутем наружных добавлений. Наше верхнее, чаще всего нарядное платье, - этоэпидерма, или ложная кожа, не связанная с нашей жизнью; ее можно местамисодрать, не причинив особого вреда; наша плотная одежда, которую мы носимпостоянно, - это наша клетчатка, или cortex, а рубашка - это наша liber,или склеренхима, которую нельзя снять, чтобы не окольцевать человека, т.е.не погубить его. Думаю, что все народы, хотя бы в известное время года,носят нечто подобное рубашке. Человеку следует быть одетым так просто,чтобы он мог найти себя в темноте; и жить так просто, чтобы быть готовым,если неприятель возьмет его город, уйти оттуда, подобно древнему философу(*26), с пустыми руками и спокойной душой. Одна плотная одежда вбольшинстве случаев лучше трех тонких, а дешевая одежда действительнодоступна большинству. Теплое пальто стоит пять долларов и прослужитстолько же лет; за два доллара можно купить грубошерстные брюки, заполтора - сапоги из коровьей кожи, за четверть доллара - летнюю шапку, зашестьдесят два с половиной цента - зимнюю, а еще лучше сделать ее самому,и это обойдется почти даром. Неужели бедняк, одевшись таким образом наденьги, _добытые своим трудом_, не найдет умных людей, которые воздадутему должное уважение? Когда я пытаюсь заказать себе одежду определенного фасона, портнихаважно говорит мне: "Таких сейчас никто не носит", не уточняя, кто неносит, и словно повторяя слова авторитета, безличного как Рок. Мне труднозаказать себе то, что мне надо, потому что она просто не верит, что яговорю всерьез и действительно могу быть так неблагоразумен. Услышав ееторжественную фразу, я погружаюсь в раздумье, повторяя про себя каждоеслово в отдельности, пытаясь добраться до сущности и уяснить себе, кем мнеприходятся эти _Никто_ и почему они так авторитетны в вопросе, стольблизко меня касающемся. И мне хочется ответить ей так же торжественно итаинственно, не уточняя, кто такие "никто": "Да, действительно, донедавних пор никто не носил, но сейчас начали". К чему ей, спрашивается,обмерять меня, если она измеряет не мой характер, а только ширину плеч,точно я - вешалка? Мы поклоняемся не Грациям и не Паркам, а Моде. Это онасо всей авторитетностью прядет, ткет и кроит для нас. Главная парижскаяобезьяна нацепляет дорожную каскетку, и вслед за ней все американскиеобезьяны проделывают то же самое. Я иной раз отчаиваюсь хоть в чем-нибудьдобиться от людей простоты и честности. Для этого людей сперва пришлось быположить под мощный пресс, чтобы выжать из них старые понятия, да так,чтобы они не скоро опомнились и встали на ноги; а там, смотришь, среди нихопять оказался бы кто-нибудь с червоточиной, а откуда взялся червь, изкакого он вывелся яичка - неизвестно, ибо эти вещи не выжечь даже огнем, ивсе труды окажутся напрасными. Не будем, впрочем, забывать, что египетскаяпшеница была сохранена для нас мумией. В общем, едва ли кто станет утверждать, что у нас или в другой странеискусство одеваться действительно поднялось до уровня искусства. Пока ещелюди носят что придется. Подобно морякам, потерпевшим крушение, онинадевают то, что находят на берегу, а несколько отдалившись в пространствеили во времени, смеются друг над другом. Каждое поколение смеется надмодами предыдущего, но благоговейно следует новым. Костюм Генриха VIII иликоролевы Елизаветы мы находим таким же смешным, как если бы они былимонархами Каннибальских островов. Всякий костюм отдельно от человекавыглядит жалким или нелепым. Только серьезный взор, выглядывающий изодежды, и искреннее сердце, которое под ней бьется, только это сдерживаетсмех и освящает любую одежду. Если у Арлекина случится приступ колик, егонаряду придется разделить с ним все его неприятности. Когда солдат сраженядром, его лохмотья приобретают величие царского пурпура. Детское и дикарское пристрастие мужчин и женщин к новым фасонамзаставляет многих, сощурясь, вертеть калейдоскоп, выбирая сочетание, накоторое сегодня будет спрос. Фабриканты знают, что этот вкус - одна лишьпричуда. Из двух рисунков ткани, различающихся лишь несколькими нитямитого или иного цвета, один расходится быстро, другой залеживается наполках, а на следующий сезон именно второй часто оказывается более модным.Татуировка в сравнении с этим не столь отвратительна, как принято считатьЕе не назовешь варварством только потому что рисунок врезан в кожу и неможет быть изменен. Я не могу поверить, что наша фабричная система является лучшим способомодевать людей. Положение рабочих с каждым днем становится все болеепохожим на то, что мы видим в Англии, и удивляться тут нечему - ведь,насколько я слышу и вижу главная цель этой системы не в том, чтобы датьлюдям прочную и пристойную одежду, а только в том, чтобы обогатитьфабрикантов. Люди в конце концов добиваются только того, _что_ ставятсвоей целью. Поэтому, хотя бы их и ждала на первых порах неудача, им лучшецелить выше. Что касается Крова, я не отрицаю, что в наше время он стал жизненнойпотребностью, хотя можно привести примеры, когда люди подолгу обходилисьбез него, даже в более холодных краях, чем наш. Сэмюэл Лэнг (*27) пишет,что "лапландец в одежде из шкур, натянув меховой мешок на голову и плечи,может много ночей проспать на снегу, при морозе, от которого погиб бычеловек в любой шерстяной одежде". Он сам видел как они спали. При этом ондобавляет "Они не крепче других людей". Но человек, очевидно, очень давнообнаружил все удобства крова и создал понятие "домашнего уюта" котороевначале относилось, вероятно, именно больше к дому, чем к семье, хотя оноедва ли могло иметь большое значение в тех широтах, где кров нужен толькозимой или в период дождей, а в течение двух третей года не требуетсяничего, кроме зонтика. Даже в нашем климате в летнее время дом был некогданужен лишь в качестве ночного укрытия. В индейской письменности вигвамобозначал дневной переход, и ряд этих вигвамов, вырезанных илинарисованных на древесной коре, показывал, сколько раз людиостанавливались на ночлег. Человек не сотворен таким уж могучим, чтобы емуне требовалось сузить окружающий его мир и отгородить себе какое-тоукрытие. Сперва он жил обнаженный, под открытым небом, но если это былодостаточно приятно в ясную, теплую погоду и в дневное время, то дождливыйсезон или зима, не говоря уже о жгучем тропическом солнце, погубили бычеловеческий род в самом начале, если бы он не поспешил укрыться подкровом. Адам и Ева, согласно преданию, обзавелись лиственным кровомраньше, чем одеждой. Человеку был нужен дом и тепло - сперва теплофизическое, потом тепло привязанностей. Мы можем представить себе, как однажды, в период детства человечества,некий предприимчивый смертный нашел убежище в расселине скалы. Каждыйребенок заново открывает мир, вот почему он любит бывать вне дома, даже вдождь и холод. Он играет в домик, как и в лошадки, потому что этоинстинкт. Кто не помнит, с каким интересом мы рассматривали в детственависшую скалу и все, что напоминало пещеру? Это проявлялся еще живущий внас инстинкт наших далеких первобытных предков. От пещеры мы перешли ккровлям из пальмовых листьев, из коры и ветвей, из натянутого холста, изтравы и соломы, досок и щепы, камней и черепицы. Теперь мы не знаем, чтозначит жить под открытым небом, и жизнь наша стала домашней больше, чем мыдумаем. От домашнего очага до поля - большое расстояние. Нам, пожалуй,следовало бы проводить побольше дней и ночей так, чтобы ничто не заслонялоот нас звезды, и поэту не всегда слагать свои поэмы под крышей, и святомуне укрываться под ней постоянно. Птицы не поют в пещерах, а голубики неукрывают свою невинность в голубятнях. Но уж если вы хотите построить себе дом, не мешает приложить к этомунемного американского здравого смысла, а не то вы окажетесь в работномдоме, в лабиринте без выхода, в музее, богадельне, тюрьме или пышнойусыпальнице. Вдумайтесь, как немного надо, чтобы соорудить кров. Я видел вздешних краях индейцев племени Пенобскот, живших в палатках из тонкойхлопчатобумажной ткани, когда кругом почти на фут лежал снег, и думал, чтоони были бы рады еще более глубокому снегу, который лучше защищал бы их ответра. Размышляя над тем, как мне честно заработать на жизнь и при этом нелишить себя свободы для своего истинного призвания, - раньше этот вопростревожил меня еще больше, ибо сейчас я, к сожалению, стал менеечувствителен, - я часто поглядывал на большой ларь у железнодорожногополотна, шесть футов на три, куда рабочие убирали на ночь свой инструмент,и думал, что каждый, кому приходится туго, мог бы приобрести за доллартакой ящик, просверлить в нем несколько отверстий для воздуха и забиратьсятуда в дождь и ночью; стоит захлопнуть за собой крышку, чтобы свободу духаобрести, и вольность и любовь (*28). Это казалось мне далеко не худшей извозможностей, и ею не следовало бы пренебрегать. Можешь ложиться спать,когда вздумается, а выходя, не бояться, что землевладелец или домовладелецпотребует с тебя квартирную плату. Сколько людей укорачивает себе жизнь,чтобы платить за больший и более роскошный ящик, а ведь они не замерзли быи в таком. Я отнюдь не шучу. Экономические вопросы допускаютлегкомысленные шутки, но шутками от них не отделаешься. Было время, когдакрепкий и закаленный народ строил себе здесь отличные жилища почти целикомиз тех материалов, какие имелись наготове у Природы. В 1674 г. Гукин(*29), ведавший делами индейских подданных Массачусетской колонии, писал:"Лучшие их дома очень плотно и тщательно кроются древесной корой, которуюсдирают, когда дерево наливается соком, и сразу же спрессовывают крупнымикусками, пока она зеленая. Дома похуже крыты циновками, которые плетутсяиз особого камыша; они тоже достаточно теплы и не протекают, хотя и не такхороши, как первые... Я видел постройки, достигавшие 60 и даже 100 футов вдлину и 30 в ширину... Я часто ночевал в вигвамах, и они оказывались неменее теплы, чем лучшие английские дома". Он добавляет, что вигвамыобыкновенно устланы и обтянуты внутри вышитыми циновками прекрасной работыи обставлены разнообразной домашней утварью. Индейцы додумались даже дотого, что регулировали силу ветра с помощью особого отверстия в крыше,завешанного циновкой, к которой подвязывалась веревка. Такое жилище можнопостроить самое большее за день - два, а разобрать и снова собрать занесколько часов, и у каждой семьи есть свое жилище, или хотя бы отдельнаячасть его. У дикарей каждая семья имеет кров, не хуже чем у других,удовлетворяющий простейшим потребностям. У птиц есть гнезда, у лисиц -норы, у дикарей - вигвамы, а современное цивилизованное общество, скажу непреувеличивая, обеспечивает кровом не более половины семей. В крупныхгородах, где цивилизация победила окончательно, число имеющих кровсоставляет очень малую долю. Остальные ежегодно платят за эту внешнююоболочку, ставшую необходимой и зимой, и летом, такие деньги, на которыеможно приобрести целый поселок индейских вигвамов, и из-за этого живут внужде всю свою жизнь. Я не намерен особо доказывать невыгоды наемногожилья по сравнению с собственным, но очевидно, что дикарь имеетсобственное жилище потому, что это дешево, а цивилизованный человекснимает квартиру обычно потому, что не может позволить себе собственной,да и наемная в конце концов оказывается ему не по карману. Да, могутответить мне, зато за эту плату бедняк в цивилизованной стране получаетжилище, которое по сравнению с хижиной дикаря может считаться дворцом. Заежегодную плату в размере от 25 до 100 долларов - таковы цены в сельскихместностях - он пользуется всеми усовершенствованиями, достигнутыми втечение столетий: просторными комнатами, чисто окрашенными и оклеенными,румфордовскими печами (*30), штукатуркой, жалюзи, медным насосом,пружинным замком, удобным погребом и многим другим. Но отчего жеполучается, что тот, кто якобы пользуется всеми этими благами, оказывается_бедняком_, а лишенный их дикарь, по своим понятиям - богат? Еслиутверждать, что цивилизация действительно улучшает условия жизни, - а ядумаю, что это так, хотя истинными ее выгодами пользуются только мудрецы,- тогда надо доказать, что она улучшила и жилища, не повысив их стоимости;а стоимость вещи я измеряю количеством жизненных сил, которое надо отдатьза нее - единовременно или постепенно. В наших местах дом стоит в среднемоколо восьмисот долларов, и, чтобы отложить такую сумму, рабочий должензатратить 10-15 лет жизни, даже если он не обременен семьей. За среднийзаработок я беру доллар в день, потому что, если некоторые получаютбольше, то другие получают меньше, - вот и выходит, что он тратит большуючасть жизни, пока заработает себе на вигвам. А если он снимает его, то яне знаю, какое из зол меньше. Мудро ли поступит дикарь, если он на этихусловиях сменит свой вигвам на дворец? Можно догадаться, что я свожу почти всю выгоду от приобретенной впрокненужной собственности к тому, что таким образом можно отложить деньги напохороны. Но, может быть, человек не обязан сам себя хоронить? Тем неменее это указывает на существенное отличие цивилизованного человека отдикаря; не сомневаюсь, что имелось в виду наше благо, когда жизньцивилизованного народа стала _системой_, при которой жизнь отдельногочеловека в значительной степени растворена в общей цели: сохранении исовершенствовании всей расы. Я хочу только показать, какой ценойдостигается сейчас это преимущество, и предложить устроить нашу жизнь так,чтобы сохранить все преимущества и устранить недостатки. Зачем говорить:"Нищих вы всегда имеете с собою", или "Отцы ели кислый виноград, а у детейна зубах оскомина" (*31)? "Живу я! - говорит господь бог, - не будут вперед говорить пословицуэту в Израиле. Ибо вот, все души мои: как душа отца, так и душа сына - мои, душасогрешающая, та умрет" (*32). Глядя на своих соседей - конкордских фермеров, живущих во всяком случаене хуже других слоев населения, - я вижу, что им приходится работать 20,30 и 40 лет, чтобы действительно стать владельцами своих ферм, которые ониили наследуют вместе с закладными, или покупают на деньги, взятые взаймы.Треть их труда идет на оплату дома, но обычно они так и не выплачиваютвсей суммы. Правда, долги иногда превышают стоимость самой фермы, так чтоона становится величайшим бременем, и все-таки на нее находится наследник,хотя он и говорит, что знает ей цену. Расспросив податных инспекторов, я сизумлением узнал, что они затрудняются назвать в городе дюжину людей, укоторых ферма не была бы обременена долгами. Историю этих усадеб лучшевсего узнавать в банке, где они заложены. Человек, сполна расплатившийсяза ферму только собственным трудом на ней, - это такая редкость, что вамего сразу укажут. Таких едва ли наберется трое во всем Конкорде. Если оторговцах говорят, что огромное большинство их - 97 из 100 - навернякаразоряется, то это относится и к фермерам. Правда, банкротство торговца,как правильно заметил один из них, большей частью не является настоящимденежным крахом, а лишь попыткой уклониться от выполнения затруднительныхобязательств, т.е. крахом моральным. Но ведь это только бесконечноухудшает картину и к тому же наводит на мысль, что и остальные трое едвали спасают свои души и что они терпят крах в худшем смысле, чем честныебанкроты. Банкротство и отказ от обязательств - вот та доска, с которойнаша цивилизация совершает большую часть своих прыжков, тогда как дикарьстоит на другой доске, совсем не упругой: это - голод. А между тем у насежегодно с большой _торжественностью_ устраивается Миддлсекская выставкаскота, и можно подумать, что все части сельскохозяйственной машинынаходятся в полной исправности. Фермер пытается решить проблему пропитания, но решает ее по формуле,более сложной, чем сама проблема. Чтобы заработать на шнурки для башмаков,он торгует целыми стадами. Он весьма искусно ставит капкан с тончайшейпружиной, надеясь добыть себе обеспеченность и независимость, и тут же сампопадает в него ногой. Вот причина его бедности; по той же причине и всемы лишены множества благ, доступных дикарю, хоть и окружены предметамироскоши. Как говорит Чапмен: Людское суетное мненье Во имя благ земных Небесной радостью пренебрегает (*33). А когда фермер становится владельцем дома, он может оказаться небогаче, а беднее, потому что дом завладевает им. Я считаю, что Момус (*34)справедливо критиковал дом, построенный Минервой, когда говорил, что"напрасно она не поставила его на колеса, чтобы можно было удаляться отплохого соседства". Это можно сказать и про наши дома, - они такгромоздки, что часто оказываются скорее тюрьмами, чем жилищами; а дурныесоседи, которых следует избегать, это мы сами, со всей нашей подлостью. Я,по крайней мере, знаю несколько здешних семей, которые много лет мечтаютпродать свои дома на окраине и перебраться в поселок, но так и не смоглиосуществить это, и освободит их только смерть. Допустим даже, что _большинству_ удается, наконец, приобрести или снятьсовременный дом со всеми удобствами. Но цивилизация, улучшая наши дома, неулучшила людей, которым там жить. Она создала дворцы, но создатьблагородных рыцарей и королей оказалось труднее. _А если стремленияцивилизованного человека не выше, чем у дикаря, если большую часть своейжизни он тратит лишь на удовлетворение первичных, низменных потребностей,почему жилище его должно быть лучше?_ Ну, а как обстоит с несчастным _меньшинством_? Оказывается, что чембольше некоторые возвысились над дикарями в отношении внешних условийжизни, тем больше принижены другие по сравнению с ними. Роскошь одногокласса уравновешивается нищетой другого. С одной стороны - дворец, сдругой - приют для нищих и "тайные бедняки" (*35). Бесчисленных рабов,строивших пирамиды для погребения фараонов, кормили чесноком, а хоронили,вероятно, кое-как. Каменщик, выложив карнизы дворца, возвращается вечеромв лачугу, которая, может статься, хуже индейского вигвама. Ошибочно былобы думать, что если в стране существуют обычные признаки цивилизации, то вней не может быть огромных масс населения, низведенных до уровня дикарей.Я сейчас говорю о деградации бедняков, а не богачей. Чтобы увидеть ее, мнедостаточно заглянуть в лачуги, выстроенные вдоль всей железной дороги -этого последнего достижения цивилизации; я ежедневно вижу там людей,живущих в конурах, где дверь всю зиму стоит открытой, чтобы впустить хотябы луч света, где не видно дров и трудно даже вообразить их, где старые имолодые одинаково сутулы, потому что вечно ежатся от холода и страданий ине в состоянии развиться ни физически, ни духовно. Да, не мешаетприглядеться к жизни того класса, чьим трудом осуществляются вседостижения нашего века. В большей или меньшей степени таково положениевсех рабочих Англии, этого всемирного работного дома. Я мог бы назватьтакже и Ирландию, которая считается цивилизованной страной, потому чтонаселена белыми людьми. Сравните, однако, физическое состояние ирландца ссеверо-американским индейцем или жителем островов южных морей или любымдругим дикарем, прежде чем он выродился от общения с белыми. При этом я несомневаюсь, что правители этого народа не глупее обычного среднего уровняцивилизованных правителей. Состояние ирландцев лишь доказывает, какоеубожество может уживаться с цивилизацией. Едва ли нужно указывать также нарабов в наших Южных штатах, которые производят основные продукты нашеговывоза и сами являются основной продукцией Юга. Будем говорить лишь о такназываемом _среднем_ уровне жизни. Большинство людей, видимо, никогда не задумывается над тем, что такоедом, и всю жизнь терпит ненужные лишения потому, что считает обязательнымиметь такой же дом, как у соседа. Так и с одеждой. Неужели нам необходимоносить все, что может скроить портной; неужели, миновав период шляп изпальмовых листьев и шапок из суркового меха, мы будем жаловаться натрудные времена из-за того, что нам не по средствам корона? Можно создатьдом еще комфортабельнее и роскошнее нынешнего, но все будут вынужденыпризнать, что он никому не по карману. Неужели мы должны вечно стремитьсядобыть побольше всех этих вещей, а не стараться иногда довольствоватьсяменьшим? Неужели почтенные граждане всегда будут с важностью внушатьюношам, и советом и примером, необходимость приобрести, прежде чемумереть, известное количество ненужных галош и зонтов или пустых гостиныхдля пустых гостей? Почему бы нашей обстановке не быть такой же простой,как у арабов или индейцев? Когда я думаю о благодетелях человеческогорода, которых мы прославляем как посланцев небес, принесших человекубожественные дары, я не представляю их себе в сопровождении пышной свитыили повозки, нагруженной модной мебелью. Я готов допустить - странноедопущение, не правда ли? - чтобы наша обстановка была богаче, чем у арабав той мере, в какой мы превосходим его нравственно и умственно. Сейчаснаши дома сплошь заставлены и засорены всякой всячиной; хорошая хозяйкаживо вымела бы большую ее часть в мусорную яму, и это было бы полезнойутренней работой. Утренняя работа! Во имя румяной Авроры и песни Мемнона(*36), какова же должна быть _утренняя работа_ человека в нашем мире? Уменя на столе лежало три куска известняка, но я с ужасом убедился, что сних ежедневно надо сметать пыль, а у меня и в голове ничего еще не былообметено, и я с отвращением выбросил их в окно. Как же мне обзаводитьсяобстановкой? Лучше уж я посижу под открытым небом - ведь на траве пыль нескапливается, если человек не распахивает землю. Моды создаются праздными богачами, а толпа прилежно им следует.Путешественник, останавливающийся в так называемых лучших отелях, скороэто обнаруживает, ибо трактирщики обязательно считают его Сарданапалом, истоит ему поручить себя их попечениям, как они лишают его всех признаковмужественности. Мне кажется, что на железной дороге мы тратим на роскошьбольше, чем на безопасность и удобства, и вагон грозит превратиться всовременную гостиную с ее диванами, оттоманками, экранами и множествомдругих восточных прихотей, придуманных для гаремных дам и изнеженныхобитателей Небесной Империи, - и все это мы берем с собой на запад, когдаДжонатану (*37) стыдно бы даже знать все это по названиям. Я лучше будусидеть на тыкве, лишь бы спокойно, чем тесниться на бархатных подушках. Ялучше поеду по земле на волах и буду дышать чистым воздухом, чемотправлюсь на небо в роскошном вагоне экскурсионного поезда (*38), всюдорогу вдыхая губительные _миазмы_. Самая простота и обнаженность жизни первобытного человека имела покрайней мере то преимущество, что он был только гостем природы.Подкрепившись пищей и сном, он был готов продолжать странствие. Он жил влегком шатре и то шагал по долине, то пересекал равнину, то взбирался навершины гор. А сейчас, увы! люди стали орудиями своих орудий. Человек,срывавший плоды, чтобы утолить голод, стал фермером, а тот, кто укрывалсяпод сенью дерева, - домовладельцем. Мы теперь не останавливаемся накраткий ночлег, мы осели на земле и позабыли о небе. Мы воспринялихристианство лишь как улучшенное _землеустройство_. На этом свете мывыстроили себе фамильный особняк, а для того света - фамильный склеп.Лучшие произведения искусства стремятся выразить борьбу человека противэтого рабства, но воздействие искусства сводится к украшению нашей низкойдоли и заставляет забывать о высшей. В нашем поселке нет места_подлинному_ произведению искусства, если бы оно и попало к нам, потомучто наша жизнь, наши дома и улицы не могут служить ему достойнымпьедесталом. Тут не найдется гвоздя, чтобы повесить картину, или полки,чтобы поставить бюст героя или святого. Когда подумаешь, как строятся иоплачиваются - или не оплачиваются - наши дома и как ведется в ниххозяйство, удивляешься, отчего не разверзнется пол под гостем, которыйлюбуется безделушками на камине; пусть бы он очутился в погребе, где унего будет хотя бы твердая почва под ногами. Я не могу не видеть, что радиэтой так называемой богатой и утонченной жизни надо прыгать выше головы, ия не в состоянии наслаждаться украшающими ее предметами изящных искусств,ибо мое внимание всецело занято прыжком. Я вспоминаю, что рекорды прыжковбез шеста или иной поддержки, с помощью одних только мускулов, принадлежаткочевым арабским племенам, где, говорят, умеют прыгать на 25 футов вдлину. Без опоры человек наверняка упадет на землю, не одолев такогорасстояния. Первый вопрос, который мне хочется задать владельцу стольнепристойной собственности, это - что послужило вам шестом? Кто вы - одиниз 97 банкротов, или один из трех преуспевших? Ответьте на эти вопросы, атогда я смогу разглядывать ваши безделушки и находить их прекрасными.Впрягать телегу впереди лошади и некрасиво, и нецелесообразно. Прежде чемукрашать наши дома красивыми вещами, надо очистить в них стены, очиститьвсю нашу жизнь и в основу всего положить жизнь подлинно прекрасную, асейчас чувство прекрасного лучше всего развивать под открытым небом, гденет ни домов, ни домоправительниц. Старый Джонсон в своем "Чудотворном провидении", говоря о первыхжителях нашего города, своих современниках, рассказывает, что они "вначалерыли себе убежища в склоне холма, а землю выбрасывали наружу, набревенчатый настил, и разводили дымный костер у самой высокой стенки"."Они не строили себе домов, - пишет он, - пока земля, с благословениябожьего, не напитала их хлебом", а первый урожай был у них такой скудный,что "им долго пришлось нарезать ломти очень тонко" (*39). Секретарьпровинции Новые Нидерланды, который в 1650 г. писал по-голландски длясведения тех, кто хотел там селиться, более подробно говорит, что "жителиНовых Нидерландов и особенно Новой Англии, когда не могут выстроить себесразу дом, какой им хотелось бы, роют в земле прямоугольную яму, наподобиепогреба, в шесть - семь футов глубиною, любой нужной им ширины и длины,внутри всю ее обкладывают деревом, а потом корьем, или еще чем-либо, чтобыземля не оседала, на дно настилают доски и из досок же делают потолок, анад ним - крышу из перекладин, на которые кладется кора или дерн, и втаких землянках живут всей семьей в сухости и тепле по два, три и четырегода; а смотря по семье ставят внутри их перегородки. Когда зачиналаськолония, так селились самые богатые и именитые люди Новой Англии, и вот покаким причинам: во-первых, чтобы не тратить много времени на постройку ииз-за этого не остаться без урожая, а во-вторых, чтобы не обидетьработников, которых они в большом числе привозили со старой родины. А годачерез три - четыре, когда земля была возделана, они выстроили себеотличные дома, затратив на них несколько тысяч" (*40). Поступая таким образом, наши предки проявляли хотя бы видимостьблагоразумия и старались прежде всего удовлетворить самые насущныепотребности. Удовлетворяем ли мы их сейчас? Когда я думаю приобрестироскошный особняк, меня удерживает мысль, что страна еще не возделана под_человеческую_ культуру, и что наш _духовный_ хлеб мы нарезаем кудатоньше, чем наши предки нарезали пшеничный. Это не значит, что надо вовсепренебрегать архитектурными украшениями, даже в самые трудные времена; нопусть наши жилища, там где они соприкасаются с нашей жизнью, будутпрекрасны прежде всего изнутри, как выложенная перламутром раковинамоллюска, а не погребены под ворохом украшений. Но, увы! Я побывал внекоторых из них и знаю, чем они выстланы. Хотя мы не настолько еще выродились, чтобы не могли и сейчас жить впещере или вигваме и одеваться в шкуры, лучше, разумеется, использоватьпреимущества - правда, купленные столь дорогой ценой, - которыепредоставляют нам труд и изобретательный ум человечества. В наших местахдоски и кровельная щепа, известь и кирпичи дешевле и доступнее, чемподходящие пещеры, или цельные бревна, или кора в достаточном количестве,или даже хорошая глина и плоские камни. Я говорю об этом со знанием дела,ибо ознакомился с ним и в теории и на практике. Если бы нам немного большеума, мы могли бы так использовать эти материалы, что стали бы богаче всехнынешних богачей и сделали бы нашу цивилизацию подлинным благом.Современный человек - это более опытный и мудрый дикарь. Однако мне поравернуться к моему собственному эксперименту. В конце марта 1845 г. я одолжил топор и пошел в лес, на берегУолденского пруда, где я хотел выстроить себе дом, и начал валить ещемолодые, высокие и стройные белые сосны. Трудно начинать дело без того,чтобы не одолжить что-нибудь, но это, быть может, самый великодушныйспособ приобщить ближнего к своему предприятию. Владелец топора, вручаяего мне, ска

Поиск по сайту: