Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Самое «опасное» место



Суматоха, все куда-то спешат, куда-то носят какие-то бумаги и что-то в твердых корочках, похожее на пропуска или удостоверения. Обстановка полупраздничного возбуждения. И лишь один человек -- это я -- находится в растерянности от непонятности происходящего.

 

Потребовалось кое-какие вопросы, связанные с работами по очистки кровли третьего-четвертого блоков, согласовать с военными. Вот меня и послали в штаб оперативной группы. Располагался штаб в здании АБК-1 (Административно-бытовой корпус первого и второго блоков). К тому времени эти два блока были уже запущены и работали в нормальном режиме. Эти блоки и сразу же после аварии оказались сравнительно чистыми. А после проведенной в них дезактивации для работников этих блоков даже восстановили допустимые дозы облучения, соответствующие «мирному» времени.

 

После грязных помещений третьего и четвертого блоков приятно было посидеть в чистом месте. Вот и сидел, разглядывал бегающих людей, облаченных в офицерскую форму с весьма солидным звездным запасом. Но самый высокий звездовладелец -- генерал -- не бегал. Все же остальные заскакивали в его кабинет и выскакивали оттуда с довольными физиономиями. Смотреть на все это было интересно, но не так же долго. Надоело. Начал проявлять любопытство. И кое-что прояснилось.

 

Во-первых, оказалось, что это был последний день вахты работников штаба, и они с радостью готовились покинуть «гостеприимный» Чернобыль. Во-вторых, нужно было подготовить массу бумаг и отчитаться за свои успешные действия, без которых Чернобыль никак не мог бы обойтись. И, в-третьих, … Но это уж совсем особый разговор!

 

Третьим то оказалось следующее. Каждый норовил вернуться домой не с пустыми руками. Нужна была, для порядка, очень почетная грамота. Кто же поверит, что работал в самом опасном месте и вернулся без такой грамоты. А для подтверждения «самой опасности» активно сочинялись разные (извините, липовые) отчеты о «вылазках» из тихого помещения штаба в самые что ни на есть «страшные» места вроде саркофага, кровли, заваленной радиационными отходами, мест, куда свозили отходы, и так далее, и тому подобное. Места упоминались разные, но у всех очень опасные. И дозы набирались приличные. Тем, кто действительно поработал в опаснейших местах, такие дозы и не снились. Вот с такими «документиками» о набранных дозах и бегала вся эта братия на подпись к генералу. Но и это еще не все. В штабных кругах «изобретено» было что-то вроде удостоверения, подтверждающего участие подателя сего в очень опасных работах в чернобыльской зоне. С фотографией самого «героя» и с вкладышем, в котором перечислены льготы и привилегии, заработанные подателем сего во время нахождения в опасной зоне. Удостоверение это тоже подписывалось у генерала и подтверждалось штабной печатью.

 

Так вот каким оказалось «в-третьих»! Уезжали штабные деятели в полностью «экипированном» состоянии. Те, кто работал с солдатами в действительно опасных местах, естественно, ничего подобного в подтверждение своего действительного мужества, а во многих случаях, и настоящего героизма, не имели. Так вот, оказывается, где было в чернобыльской зоне самое опасное место -- это в штабе, что в помещении АБК-1.

 

Если кому-то из вас доведется встретить в чернобыльских кругах здоровеньких, краснолицых, очень напористых и «убедительных» «героев Чернобыля», решительно оттесняющих со своего пути болезненных, бледных, бесправных и скромных бывших солдат-«партизан», то можете не сомневаться в том, что это и есть те самые «героические трудяги» из «самых опасных» мест в чернобыльской зоне.

 

 

ЧАЭС, АБК-1, 1987г.


Один на всех

Третий блок. На площадку перед АБК-2 один за другим подходят машины с солдатами-«партизанами». Блок очень «грязный», ведь находится он в одной связке с взорванным реактором. К тому же, плитами перекрытия, выброшенными взрывом, пробило крышу третьего блока. Руководство же работами по так называемой ликвидации последствий аварии, как плохая хозяйка, норовило побыстрее «замести» мусор по укромным местам. И для этого пожарникам пришлось «мыть» крышу. А вода, основательно «удобренная» приличным набором радионуклидов, стекала, естественно, через все пробоины в крыше в помещения третьего блока. Особенно досталось подвальным помещениям, где вода находила свое последнее прибежище.

 

Солдат разводили по всем этажам блока. Похоже было, что очень торопились хоть чуть-чуть почистить третий блок и побыстрее его запустить. Но какой огромной ценой! Хотя, о чем мы говорим, и здесь ведь действовал все тот же испытанный принцип: «Мы за ценой не постоим». С той лишь разницей, что «цену» оплачивали жизнями и здоровьем других людей (не своими же!).

 

На всех площадках копошилось множество солдат, соскребая и выскребая все, что прилично «светило». Интересна одна деталь в организации работ: руководитель каждой группы солдат имел единственный на группу дозиметр. Определив рабочее место для группы и дав задание солдатам, он норовил убраться куда-то в более чистое место. И там его дозиметр фиксировал ту дозу, которая ни в какое сравнение с дозами, полученными солдатами, не шла. И на много «не шла»! Не сомневаюсь, что начальству эти тонкости «организации труда», эти «мелкие шалости» были хорошо известны. Но ведь им и не была нужна правда: чем меньшие цифры будут проставлены в отчетах (и в учетных карточках солдат), тем лучше для них. А ведь главным в их деле была забота о человеке, … то есть о себе, конечно же.

 

Из подвальных помещений солдатам пришлось выгребать и выносить ведрами самую опасную грязь. Какие дозы набрали там ребята трудно даже представить себе. Накопитель же «один на всех» в это время «отдыхал» вместе со старшим группы и, естественно, его показания даже без общепринятой подтасовки оставались «весьма умеренными». Для скольких ребят эта хитрая «организация труда» привела к катастрофическим последствиям. Лишь один пример.

 

Солдат-«партизан» Василий Витальевич Тимченко из города Сумы до призыва в армию (в Чернобыль) ничем не болел. Работал на очистке подвалов третьего блока. Индивидуальных дозиметров, как обычно, не было. Уже на второй день теряет сознание и оказывается в окружном госпитале Киева. И дальше -- больницы, госпитали, инвалидность, полное бесправие и незащищенность от нашего «заботливого» государства! А сейчас: «Нет здоровья, нет квартиры, нет внимания со стороны медиков. Как жить дальше -- не знаю». Тем, кто гнал людей на такие работы, нет до них никакого дела.

 

Много подобных историй, связанных с той же методикой «один на всех», происходило во многих местах чернобыльской зоны. Был и случай, когда солдатам поручили копать траншею, и допустимое время работы оценили по мощности излучения на поверхности. По мере же углубления мощность излучения резко возрастала, видимо, на какой-то глубине находился достаточно мощный источник. Но дозиметр, находившийся «на отдыхе» далеко от места работ, не знал об этом. В результате солдаты получили запредельные дозы облучения.

 

К сожалению, все это еще раз подтверждает полное безразличие организаторов работ к тем людям, на горбу которых вытягивались все работы в чернобыльской зоне!

 

 

Третий блок ЧАЭС, лето 1987г.


По-домашнему

Здесь в Чернобыле познакомился я с Валерием Аксентьевичем Моисеенко. Это один из работников МВТУ им. Баумана, которое прислало в Чернобыль два робота. Не будем говорить о роботах, вернемся к Валерию Аксентьевичу. Этот человек привлек к себе мое внимание прежде всего каким-то особым беспокойством за все, что делалось на кровле третьего-четвертого блоков, и особенно за все то, в чем участвовали работники МВТУ. Иногда при неудачах в работе с этими роботами мне бывало просто по-человечески жалко смотреть на него, очень уж близко принимал он все это к сердцу.

 

Однажды после поздней вечерней работы, когда в сгустившихся сумерках все объекты площадки "М", на которой работали роботы, буквально слились на экранах телемониторов в какую-то единую массу, мы с Валерием Аксентьевичем вынуждены были отправиться домой, то есть в Чернобыль.

 

Робототехники жили на втором этаже бывшего детского садика "Сказка", там же на первом этаже располагалась столовая. А наше общежитие "Припять" было совсем рядом. Когда мы подъехали к общежитию, я предложил Валерию Аксентьевичу сразу же зайти в столовую поужинать. Но он мне как-то очень многозначительно сказал, что они не ходят в столовую в рабочем виде, они переодеваются в домашнюю одежду и в тапочках идут в столовую. И слово "тапочки" было сказано с какой-то особой значимостью. Я понял, что в него вкладывается смысл чего-то домашнего: вот они пришли домой и, как дома, идут на ужин в тапочках.

 

На другой день опять работа, опять напряжение до самого обеда. Едем на автобусе в столовую АБК-1 на первом блоке действующей части ЧАЭС. Народу много, все моют руки, приводят себя в порядок, проходят дозиметрический контроль. Мы потеряли из вида друг друга. Стою в очереди к раздаче и все время оглядываюсь назад. Через некоторое время Валерий Аксентьевич появляется, идет в мою сторону и как-то странно улыбается. Смотрю на него с любопытством: чем же вызвана эта улыбка? И только опустив взгляд вниз, понял в чем дело. Шел он без обуви, в одних носках. Оказалось, что дозиметрист у входа обнаружил, что его резиновые сапоги так "светят", что в них идти в столовую нельзя. Попытки отмыть сапоги не дали желаемого результата. Припрятал он свои сапоги где-то в укромном месте, а сам вперед. Ну это был, конечно, номер!

 

После этого много дней посмеивались над Валерием Аксентьевичем, предлагая еще в автобусе снять сапоги. Вo-первых, зачем снова испытывать судьбу, а, во-вторых, это ведь будет действительно по-домашнему -- в носочках!

 

 

Февраль 1987 года.

 


Ну и грибочки!

В конце 1986 года довелось мне обследовать ближайшие к взорванному реактору территории. Недалеко от города Припять обнаружил завод по переработке грибов. Обычное для этих мест брошенное своими хозяевами предприятие. Обошел его цеха и представил себе сколь активной была жизнь людей на этом предприятии до аварии. В подтверждение этого обнаружил в одном из цехов пачки наклеек для готовой продукции. Это было чудо: каких только видов грибных деликатесов не производили здесь. И ведь все это собиралось в ближайших лесах. Сколь же богата природа этих мест!

 

Все это невольно наводило на мысль о нашем бездушном отношении к тому дару, который с самого рождения окружает каждого из нас. Говорят, ничто не может оправдать слезинки ребенка. А сколько слез пролито детьми, испытавшими на себе «прелести» атомной энергетики?! Не говоря уже о слезах их матерей. Стоит ли вся вместе атомная энергетика с ее «совершенно безопасными» атомными реакторами, к тому же производящими огромное количество радиоактивных отходов, уже пролитых на созданных ею пепелищах детских и материнских слез?

 

В чернобыльской зоне, одном из богатейших мест нашей планеты особенно остро ощущается наше неразумное и неблагодарное отношение к тому великому дару, который именуется Природой. Те, кто жили в этих краях, с восторгом рассказывают о всех прелестях здешних мест, способных сделать человека счастливым. И слезы наворачиваются на глаза этих людей, когда из сладостных воспоминаний о «довоенной» жизни возвращаются они к тягостным мыслям о том, что этому уже никогда не бывать.

 

Среди тех, кто пришел в зону чернобыльской беды уже после аварии, было много истинных любителей и ценителей природы. Рыболовы, грибники и охотники не могли смириться с мыслью о том, что все окружающее нас богатство безвозвратно угроблено. Уже весной 1987 года наиболее нетерпеливые рыболовы не смогли сдержать свою страсть. Их вознаграждение – щуки по полтора-два метра длиной способны были вызвать восторг у любого любителя рыбной ловли. Из одной такой рыбины набиралась трехлитровая банка икры. Дозиметристы тщательно обмерили этих рыбешек, что говорится, вдоль и поперек. И результат: загрязнены голова и спинной хребет, все остальное – годится в пищу. Офицерская столовая в Чернобыле, ранее именовавшаяся рестораном «Припять», угощала своих посетителей блюдами из этой рыбы.

 

У чернобыльской пристани располагалась база исследовательского кораблика «Сталкер». Находиться постоянно на воде и не видеть рыбы?! Разве хоть один уважающий себя моряк смирится с этим? Пару раз и мне довелось побывать в гостях у моряков этого корабля. Скажу честно, до того мне никогда не приходилось есть уху, состоящую почти исключительно из рыбы с небольшой добавкой воды и всего остального. А жаренные лещи и сомы в огромных мисках! Оба раза мы возвращались в свое чернобыльское жилище со столь основательно заполненным желудком, что даже согнуться, чтобы завязать шнурки на ботинках уже не могли.

 

О грибах же известно, что они впитывают в себя радионуклиды, как губка. Наверное это связано с тем, что корневая система грибов расположена в тонком поверхностном слое земли, наиболее загрязненном. Поэтому в зоне, мягко выражаясь, не было много людей, готовых позариться на этот вид даров природы. Но все же с одним из заядлых любителей грибов мне довелось встретиться.

 

…Рабочий день закончился, можно поваляться в мягкой постели чернобыльских апартаментов. Это очень располагало к философскому осмысливанию нашего чернобыльского бытия. Мои далеко уходящие мысли прерывает телефонный звонок. Это Шелдышев Виктор Иванович, сотрудник нашего предприятия «Комплекс», а заодно и парторг его.

«Заглянул бы в гости, есть чем удивить».

 

Разве улежишь после такого соблазнительного и заманчивого приглашения? Отправляюсь к нему, благо, живет он в том же доме. С загадочной улыбкой Виктор Иванович извлекает из холодильника банку с отборными маринованными белыми грибами. Действительно удивить меня ему явно удалось. Конечно же, я ничуть не сомневался, что собирал он их не в лесах под Киевом, а совсем недалеко от города Припять. Но справку о дозконтроле я, разумеется, не потребовал. Насладившись моим восхищенным взглядом на столь давно забытый мной деликатес, Виктор Иванович открыл банку и предложил мне приступить к дегустации. И мы приступили.

 

Лакомство было столь приятным, что мы тут же «умяли» половину трехлитровой банки. На остальное после ужина просто места не хватило. Такого удовольствия мне давно не приходилось испытывать. Виктор Иванович оказался не только любителем-грибником, но и классным мастером в приготовлении грибных блюд.

 

Еще несколько раз Виктор Иванович приглашал меня помочь опорожнить очередную банку. Отказов с моей стороны не было. Читатель может быть удивлен столь безответственным поведением людей, хорошо знающих, что такое радиация. Но я мог бы предложить два объяснения нашему поведению. Во-первых, с таким лакомством нам приходилось иметь дело совсем не часто. Следовательно, «размазанная» на множество остальных дней радиация оказывалась совсем не опасной. И, во-вторых, длительное пребывание в загрязненной зоне приучает человека к некоему философскому восприятию окружающей действительности и опасности в том числе. Но это не значит, что я мог бы посоветовать кому-либо повторять наши «эксперименты».

 

А все же грибы были классными! И рыба тоже!

 

 

Чернобыль, 1987 год.


Новый способ контроля

 

Среди фотографий послеаварийного Чернобыля есть одна особая. На ней представлена яблоня, давно потерявшая свой зеленый наряд. Красные яблоки на голых ветках резко выделяются на фоне белого снега. Картина символичная – природа продолжает одаривать человека, не подозревая о том, что сам человек сделал эти дары опасными для своей жизни.

 

Эта фотография сделана первой зимой после взрыва реактора. Дозиметристы же, работавшие в Припяти, еще осенью заинтересовались чернобыльскими яблоками: ведь это первый урожай после аварии. Самым дотошным из них оказался Андрей Митенков из Горького. Выяснилось, что радионуклиды накапливаются в яблоке очень неравномерно. Основным местом загрязнения является сердцевина яблока и особенно косточки. Отмыв яблоко от осевшей на него пыли и удалив сердцевину, можно остальное спокойно использовать в пищу. Для меня, новичка в этих вопросах, такой результат казался удивительным. Но компанию дозиметристам в поедании собранных ими яблок я все же составил.

 

Эта история вспомнилась летом 1987 года, когда в заброшенных садах Чернобыля начали появляться различные фрукты. Отправляясь домой в Минск после очередной вахты, я прихватил с собой образцы всех появившихся к тому времени фруктов. Моя дочь Лена, работавшая в то время на заводе «Интеграл», произвела в их лаборатории замеры радиоактивности. Рассказывает: лаборанты обиделись на меня, что мало привез. А в остальном все оказалось в норме. Хуже всех, то есть почти на пределе допустимого оказались черная и красная смородина.

 

Такой результат «окрылил» меня и моих чернобыльских друзей. Проблема витаминов для нас была решена. Благо, в каждом чернобыльском дворе можно было найти фрукты на все вкусы. У нас даже возникло разделение зон влияния: никто границы чужой зоны не нарушал. Как знать, может быть именно обилие поглощаемых нами витаминов помогло нам в то трудное время в борьбе с вездесущей радиацией.

 

Однажды, уже осенью направился я в медсанчасть, расположенную в Чернобыле.

Нужно было пройти очередной профосмотр. Спешить некуда, иду и любуюсь охваченными осенним разноцветьем садами. И вдруг… Первое желание пройти мимо быстро прошло. Перед моим взором – прелестная беседка, сплошь заплетенная лозами винограда. Наверное много радости доставляло это уютное место своим хозяевам. Но, кто знает, где сегодня ее заботливые хозяева. Отблески солнца от янтарных гроздей винограда восхищают и как бы взывают ко всем: мы ведь родились для вас, для вашей радости, но где же вы?

 

Я стоял, любовался сказочным зрелищем и боролся с соблазном. Но где уж там: слабости наши ох как сильны. И я не смог пройти мимо. А вы прошли бы? Сорвав и поглотив первую гроздь винограда, я понял, что не смогу уйти отсюда, пока не заполню виноградом всю «тару». Уходил я с гордо поднятой головой, ибо согнуться уже был не в состоянии.

 

Первым же кабинетом в медсанчасти оказался кабинет СИЧ (счетчик излучений человека). Именно там измеряют мощность излучения как самого человека, так и всего, чем он нашпигован. Признаюсь, содержимое моего желудка меня несколько беспокоило. Пока приборы измеряли и обрабатывали информацию, мое напряжение возрастало. Кто знает, чем обернется для меня моя слабость и неумеренная прожорливость. Но, как выяснилось, волнения мои были напрасными. Никаких отклонений от нормы приборы не обнаружили. Значит, виноград был чистым. Уверен, что связано это с тем, что корневая система виноградных лоз очень глубокая, слой же загрязненной почвы обычно не превышает 7-10 см.

 

Вот так и добавился еще один очень ценный (и приятный) продукт к списку пригодных для «поедания» фруктов и ягод. А использованная мной «технология» могла бы быть зарегистрирована в качестве изобретения «Нового способа контроля содержания радионуклидов в пищевых продуктах». Как вы на это смотрите?

 

А если без шуток, то я не советую вам пользоваться этим «новым способом контроля». Не всегда же такие истории могут иметь счастливый конец!

 

 

Чернобыль, 1986-87 годы.


Анонимщик

 

С самых первых дней пребывания в Чернобыле у меня возникало множество вопросов, на которые нужно было найти ответы. И с самого начала мне повезло: оказался я в общежитии, расположенном рядом со зданием городской бани. Но суть не в бане, а в самом общежитии. Комнаты в нем были огромными, в них размещалось до 25 кроватей. Первое впечатление не из приятных, тем более, что досталось мне самое неудобное место: на проходе и у самой двери. И приличный сквозняк. Вечером трудно заснуть, постоянно снуют люди, о чем-то беседуют, что-то обсуждают. Но только через несколько дней, когда первые знакомства с «однокамерниками» уже состоялись, я начал понимать преимущества своего положения.

 

В то время работы в зоне велись в очень напряженном ритме. Но эта работа не только выматывала людей, но и насыщала их сознание массой новых впечатлений. И, собравшись вместе, люди делились своими впечатлениями о прожитом дне, о пройденном в Чернобыле пути. Вот тут-то я и оказался сразу же в самом центре происходивших событий. Мои новые знакомые приехали в Чернобыль из разных концов огромного Советского Союза, работали они в самых разных местах зоны. И, в большинстве своем, эти люди работали в самых опасных и тем особенно интересных местах, расположенных совсем рядом с эпицентром взрыва. Первое время эти места для меня были закрыты, моя основная работа ограничивалась контуром проволочных ограждений города Припять и Чистогаловским захоронением радиоактивных отходов, куда вывозился загрязненный грунт из города.

 

Вот тут-то мои сборища в нашей огромной комнате превратились в нечто подобное «вечернему университету». Многие из моих учителей являлись профессиональными работниками атомных станций: они очень много (в сравнении со мной) знали и умели. Мои первоначальные знания сводились к теоретической подготовке на физмате Иркутского Госуниверситета. А мой «вечерний университет» обогатил меня практическими знаниями. В нем проводились даже «лабораторные работы». Если что-то из обсуждавшихся вопросов не находило у нас ответа, то мы договаривались о том, как, где и у кого можно в этом разобраться. И каждый получал задание на завтрашний день. Вечером подводились итоги проделанной работы, и каждый получал оценку своим знаниям и своей активности в разрешении возникшего вопроса. Уровень моих знаний рос со дня на день, и уже через неделю-две я мог на равных обсуждать интересные и сложные вопросы со своими учителями.

 

Когда мне предоставили комфортабельное жилье в виде однокомнатной квартиры на двоих, мне стало ужасно скучно. Хотя мой курс обучения, можно сказать, завершился вполне успешно, мне очень не хватало вечерних дискуссий с моими теперь уже коллегами. Но в моем новом положении было и одно весьма существенное достоинство. Освободившись от вечерней учебы, я получил возможность осмыслить все услышанное и увиденное. Попробовал записывать наиболее интересное. А интересного было много, и далеко не всегда приятного.

 

Кроме множества людей, встречи с которыми доставляли удовольствие, попадались и люди, с которыми лучше бы и не встречаться. Иногда их личности и их поведение вызывали возмущение и протест. Эти люди не жили в многоместном общежитии, они были комфортно размещены в поселке Зеленый Мыс или на кораблях, переоборудованных в гостиницы. Это было за пределами зоны, и, в отличие от большинства чернобыльцев, большую часть времени они проводили в чистых местах и с весьма комфортным обслуживанием. Это были начальники, уровень гонора и самоуверенности которых определялся степенью самовлюбленности в собственную персону.

 

Иногда эта самоуверенность, откровенная некомпетентность и вызывающая наглость так выводили из себя, что появлялось острое желание рассказать об этих «выдающихся» деятелях как можно большему числу людей. На это и тратилось свободное вечернее время. Так и появились «мини-произведения», в которых отображались наблюдения, впечатления и размышления. С самого начала я решил не уходить от фактов и не изменять фамилии действующих лиц.

 

Очень хотелось посоветоваться с кем-то опытным о качестве произведенной продукции. И кого же избрать лучше, чем автора «Саркофага» Владимира Степановича Губарева? Вот ему я и передал свои первые записки. Оставалось лишь ждать реакции.

 

Реакция появилась с совершенно неожиданной стороны. Как-то встретил вечером в столовой «Сказка» своего товарища из Днепропетровска Петра Васильевича Швыдько. С ним нас очень многое связало в зоне, многое хотелось бы о нем рассказать. И обязательно расскажу: он этого несомненно заслуживает. Но вернемся к той встрече:

«Ты знаешь, что о тебе говорят начальники?»

Меня этот вопрос искренне удивил:

«Откуда же мне знать?»

«Так вот, говорят, что ты анонимщик!»

«Ну, совсем уж здорово! Как это они до такого додумались?»

«Говорят, что ты о них что-то писал».

«Почему же они решили, что это писал я?»

«Так ведь там стояла твоя подпись».

Вот уж теперь совсем интересно:

«Что же это за анонимка с подписью?»

«Вот и я им то же сказал».

«Ну, и что они?»

«Да, ничего, просто пожали плечами, видно нечем было ответить».

 

Рассказал я ему, откуда взялись такие слухи. Вместе посмеялись и … забыли об этом «инциденте». Но еще долгое время, встречаясь с разными начальниками, я ощущал на себе настороженные взгляды: вроде побаивались они чего-то. Но мне ни разу об этом не напомнили. Ну и пусть боятся -- это даже не плохо!

 

С Владимиром Степановичем мы через некоторое время встретились. Об «инциденте» я не стал ему рассказывать. Он доброжелательно отозвался о моих «произведениях». Это, конечно же, ободрило меня. И стал я понемногу пописывать. В общем, если что-то Вам не понравится, можете пенять на него. Это, конечно же, шутка. Но я Владимиру Степановичу действительно за многое благодарен!

 

 

Чернобыль, 1986-87гг.


Петр «Бентонитовый»

 

В первые же дни работы в чернобыльской зоне неоднократно приходилось слышать в разговорах это незнакомое и непонятное слово. Позднее я узнал, что есть такой природный материал -- глина бентонитовая, который с особой жадностью принимает на себя все радионуклиды, к которым он прикасается. Эту глину выгодно использовать для дезактивации загрязненного оборудования и материалов.

 

И, что интересно, об этой глине всегда говорили, называя имя «Петр». Вроде получалось, что этого Петра все знают, как Петра Бентонитового. Так уж приклеилось к нему это имя! В Чернобыле я еще раз столкнулся с человеком, которому, увы, не без моей помощи, «присвоили» новое имя. Одному парню -- водителю автобуса наш цех дезактивации решил выделить премию. А мне поручили найти его и узнать фамилию. Не найдя его, он был дома после вахты, я позвонил на его предприятие. Там о нем говорили, как о Чайнике. Так и в ведомость записали -- Виктор Чайник. Так вот и приклеили парню новую фамилию. Долго ему потом «отмываться» пришлось. С нашей помощью, ведь и мы сыграли свою роль в этой шутке.

 

К счастью Петр под фамилией Бентонитовый ни в одну ведомость не вошел. Оказалось, что его знали и как Петра Васильевича Швыдько. Но я это узнал уже потом, когда перешел работать в группу по очистке кровли третьего-четвертого блоков. Сразу же после первой встречи мы с ним нашли общий язык по многим проблемам чернобыльской зоны. Его интересовало буквально все, где он мог быть хоть чем-то полезен. Его энергии, изобретательности и напористости хватило бы на десяток иных людей. Это и притягивало меня к нему.

 

Много интересных идей и разработок связано с именем Петра. В большинстве своем они были не только интересными, но и вполне реальными. К тому же, их главной задачей являлась замена людей на самых опасных участках работ техническими средствами. Как было не поддержать эти идеи! Надо сказать, что большинство этих идей было связано с горняцким опытом Петра. И в его предложениях все это выглядело так, как если бы эти метода были разработаны специально для использования в Чернобыле. Многие предложения Петра мы пытались реализовывать вместе. В их реальности мы ничуть не сомневались.

 

Один пример. Велась очистка площадки «Н» (Наташа). Буквально все делалось руками солдат-«партизан». Петр предложил очищать ее с помощью шахтных скребков и лебедок. Хотелось сделать все так, чтобы солдатам не пришлось выходить на крышу. Такая система была разработана и в значительной степени изготовлена. Даже лебедка установлена и троса прокинуты. Но … Об этом позднее.

 

Самый большой участок крыши – площадку «К» (Катя) предложено было очищать с помощью трактора «Беларусь». Строителям доказали, что эту нагрузку кровля выдержит. Казалось бы, непреодолимая проблема заключалась в том, что кран «Демаг» не доставал до зоны «К». Изготовили специальную «посадочную» площадку, с которой трактор мог выйти на зону «К». Все это уже подвезли к объекту. Но … Опять, об этом позднее.

 

Интересная идея заключалась и в дезактивации земельных участков вокруг взорванного реактора с помощью горных машин. Дело в том, что толщина слоя почвы, загрязненного радионуклидами, как правило, не превышает 8-10 см. Попытка снимать этот слой бульдозером не дала требуемого результата. Бульдозер основательно перемешивал грунт, и даже после снятия 25 см грунта территория оставалась прилично радиоактивной. Такие результаты, к сожалению, дала дезактивация территории города Припять. На этот раз все было продумано с учетом накопленного опыта. И не только продумано, но и подобрана необходимая техника. И снова «но» …

 

Думаю, что пришло время «расшифровать» все эти «но». В Чернобыле сложилась (вернее, сложили!) весьма своеобразная ситуация. Все действия администрации направлены не на снижение нагрузки на людей, не на замену людей техникой, не на использование современных технологий, а на облегчение собственной жизни, на освобождение «себя любимого» от любых сложностей и проблем. Любая же новая идея требует заботы о ее реализации. А это как раз им и ни к чему! До них даже не доходило то, что с помощи этих технологий и соответствующей техники можно выполнить работы значительно быстрее. У них был «неограниченный кредит» на людей, на их использование. И, главное, это было куда проще, не требовало никакого мышления, никаких решений. Достаточно было дать команду и … любая самая страшная и опасная работа выполнялась этими бесправными и безответными людьми.

 

Так вот и получалось. Как только любая работа в разумном варианте приближалась к реализации, словно по мановению некоей волшебной палочки тут же раздавалась команда: «Вперед!» И масса «войск» двигалась в очередное бессмысленное, бесперспективное «наступление». Несмотря на неимоверные жертвы, большая часть таких «наступлений» оказывалась провальной. Практически ничего не удавалось довести до успешного завершения. Обидно было видеть уже готовые устройства, механизмы и приспособления выброшенными на свалку. Обидно было видеть практически безработными имевшиеся в то время роботы и манипуляторы, способные в очень многом заменить собой людей. Обидно было видеть недоделанные работы. Так, и работы по очистке кровли были внезапно прерваны очередным неразумным приказом: «Залить все бетоном!» При этом, никого не обеспокоила мысль о том, что залить все эти грязные площадки можно было значительно раньше, не прогоняя через кровлю десятки тысяч людей.

 

А ведь такие люди, как Петр, способны были в корне изменить всю идеологию проведения работ в чернобыльской зоне. К сожалению, слишком мало им позволили сделать. Но и то, что им все же удалось реализовать, в буквальном смысле слова, спасло жизни сотням и тысячам людей. Низкий поклон им за их самоотверженное стремление помочь людям! Даже в ущерб своим жизням и здоровью.

 

 

Чернобыль, 1986-87гг.


Без нас не обойтись

 

Ужасно обидно оставаться здесь, когда ребята уезжают. Счастливчики -- едут туда, где сейчас труднее всего. Еще вчера все мы были равны, все ждали решения своей судьбы. А теперь между нами пролегла четкая граница: они отправляются туда, а мы остаемся здесь.

 

Нет здесь зависти, хотя обида и не проходит. Не выгода и не романтика толкает туда, в сбесившиеся горы Армении. Ребята ведь едут бывалые, понимают, конечно, что их там ждет. Отлично понимают. Но видали бы вы их лица, когда зачитывали список избранных! Не было это детской, бездумной радостью. Они вдруг как-то по-особому, по-мужски подтянулись, лица их стали серьезными, словно и не отпускали они шуток за минуту до этого. А взгляд уходит туда, в те далекие горные края. С этого момента они уже не просто думают и переживают за своих братьев, попавших в беду, -- они уже там, вместе с ними, в этом эпицентре человеческого горя.

 

В одно мгновение набор совершенно разных, во многих случаях даже не знакомых друг с другом людей превратился в отряд единомышленников, спаянный единым делом, единой дисциплиной.

 

"Ну что, Алик. не повезло нам?"

"Не повезло!? Если бы так. Сам я себе устроил".

"Как-это?"

"Сам-то я сразу же решил ехать, еще до того как узнал, что и от нашего "Комплекса" группа поедет. А когда узнал об этом, сразу же заявление написал. Потом уж решил за компанию и Жуковского Володю сагитировать. Удалось. Перед самым разбором заявлений и он написал. И вдруг! Зачитывают список, меня в нем нет, а Жуковский есть. Говорят, нельзя цех дезактивации оголять. Вот ведь уговорил на свою голову".

"А у меня тоже интересно получилось. И Валерия Михайловича (директора СП «Комплекс») уговорил, и Валерия Леонидовича -- командира отряда от СП "Комплекс" -- тоже убедил. Сказали, что берут. Валерий Леонидович уже и поручение мне, как члену отряда, дал -- заниматься комплектацией имущества и инструмента для группы. Схватился за дело с восторгом: для себя же и для своих ребят! Все отобрали, все привезли. Уже и сомнений не было, что еду. А тут вдруг ... в списке нет! Не иначе как помог мне тот же, что и тебе, начальничек наш".

"В моем-то деле он точно подпортил. А говорит: вот, мол, и меня тоже не взяли".

"Что его не взяли, то это правильно. Там ведь нужны или те, кто своими руками умеет дело делать, или те, кто умеет руководить. Ему же и того, и другого не хватает. Что же ему там делать, кто же его терпеть будет? Это здесь уже привыкли, терпят, лишь бы не мешал".

 

Вот ведь какие ситуации в жизни бывают. Вчера, когда список этот злополучный зачитали, у тех, для кого места в нем не хватило, настроение было -- хуже не придумаешь. Единственная женщина в цехе дезактивации Жуковская Татьяна с трудом слезы сдерживала:

"Что ж, раз женщина, значит и не нужна там?"

А потом, чуть успокоившись, вдруг предлагает:

"Вахта закончится, давайте сами туда уедем до следующей вахты".

"Вряд ли это возможно. Там ведь сейчас война, и порядки, наверное, как на войне".

"Все равно, как-нибудь доберемся".

"Разве там сейчас найдешь наших? Они ведь и сами пока не знают, где им придется работать".

"Не найдем наших, с кем угодно работать будем".

 

Так-то вот -- рвутся люди туда. Наверное, их собственные души не дают им покоя, не в силах оставаться вдали от "чужого" горя.

 

Виктор Гаранькин был точно уверен, что его не обойдут: собрание цеха рекомендовало его. Ждал он оглашения списка спокойненько, а может просто старался таким казаться. Но слушал внимательно: не мог пропустить своей фамилии. А ее тоже кто-то пропустил. Спросил лишь:

"Почему меня нет?"

В ответ -- беспомощно разведенные руки. Немного позднее спрашивает меня, чего я рвусь туда.

"Как это чего рвусь? А ты вот чего в Чернобыль рвался?".

"Я-то из-за денег!" -- категорически отрубил Виктор.

 

Но в этой твердости почувствовал я слабо завуалированную обиду. Мол, не взяли меня, а мне не очень и хотелось. Нужно ведь показать всем, что ничуть не расстроило его такое решение. А ведь расстроило же, как и всех нас, кому не хватило места в отряде.

 

А отряд уходил срочно, как в военные времена. Мы же ждали вестей от него. Ждали, как с фронта. Дошли до Полтавы. Вот уже и Ростов прошли. Где-то застряли. Дальше добираются своим ходом.

 

Успеха им, ребятам нашим! Мы же будем с нетерпением ждать, когда же и мы понадобимся там. Без нас ведь там ни в коем случае не обойтись!

 

 

Декабрь 1988 г.


Сопричастность

 

Темнеет. Подходит к концу рабочий день. Автобус уже ждет нас. Самые нетерпеливые уже в автобусе. Телефонный звонок. На одном из КНС отказал насос. КНС – это канализационно насосная станция, обслуживающая ту часть Припяти, где уже обосновались различные службы, занимающиеся дезактивацией города. Бригада ремонтников, а вместе с ней и все мы срочно отбывает на эту КНС. Ремонтники вышли, отправились с ними и несколько самых любопытных. Внутренний вид помещения не вызывает восторга: все «хозяйство», расположенное в глубоком приямке, включая и злополучный насос, залито водой. Не видно ни одной ступеньки, ведущей к этим механизмам.

 

Появилась машина с мощным насосом. Начали откачку воды. А мы ждем. И не просто ждем: с каждой минутой численность нашей «группы поддержки» увеличивается. Требования освободить служебное помещение ни малейшего эффекта не производят. Скоро уже все «содержимое» автобуса перебралось в тесное помещение КНС. Каждый норовит пробраться поближе к ограждениям, что дает возможность как бы непосредственно участвовать в действии.

 

«Первая ступенька появилась!» Что-то похожее на единодушный вздох облегчения и радости пронеслось под сводами помещения. «Вон уже и вторая видна!» Тем, кому удалось пробраться вперед, крупно повезло: они чувствуют себя действительными участниками некоего процесса. Задние же тоже пытаются «подключиться к делу», происходит интенсивное перемешивание группы поддержки.

 

«Эй, друзья, мы же в столовую опоздаем». Минутное замешательство. И вдруг: «Третья ступенька!» Все опять вошло в свою колею. Нет среди нас ни одного безразличного, все наше внимание только туда, вниз, в черноту неизвестности. Каждая следующая ступенька вызывала бурный восторг. Нам было не до столовой!

 

Наконец появился и сам «виновник торжества» -- насос. Еще совсем немного, и воды в приямке почти не осталось. Новый насос уже наготове. Ремонтники уже снимают старый. Казалось бы, все уже ясно: можно было бы «с чувством исполненного долга» отправиться к заветной цели -- столовой «Сказка» в Чернобыле. Но выпроводить нас из помещения не так-то просто. Постепенно заполнялся автобус, но наиболее стойкие дождались таки, пока был затянут последний болт и пока не заурчал новый насос.

 

В Чернобыль возвращались с чувством исполненного долга. Мы искренне верили, что без нас ребятам-ремонтникам было бы намного труднее. Сильное это чувство – сопричастность в общем деле!

 

В «Сказку» мы все же с трудом прорвались. Но если бы и не успели, уверен, настроение наше это не смогло бы испортить.

 

 

г.Припять, октябрь 1996г.


Туфельки

 

О, какой ураган чувств способен вызвать иной раз уже один вид детских туфелек! Особенно если мастера сапожного дела не смогли окончательно изуродовать их. Смотришь на эту маленькую обувку и представляешь себе симпатичного карапуза, делающего на земле свои первые, еще не очень уверенные, шаги. И от нас, взрослых, зависит, куда, на какие дороги выведут этого карапуза его первые шаги по нашей земле.

 

…Один из обычных домов в городе Припять. Вот по этим ступенькам осторожно спускался один из таких карапузов в то памятное утро 26 апреля 1986 года. Яркое весеннее солнце, ласкающая зелень газонов не могли не радовать его. Какое счастье -- побегать по траве, погоняться за бабочкой, покопаться в песочнице! В одном из окон дома периодически появляется лицо разгоряченной субботними домашними делами молодой женщины и тут же исчезает: все в порядке, чадо ее занято делом -- что-то строит в песочнице.

 

...Ноябрь 1987 года. Малыша и его мамы не видать. Гулкие звуки тяжелых сапог по ступенькам. Открыта дверь квартиры. В глаза сразу же бросаются маленькие туфельки, как бы ищущие защиты за большими ботинками хозяина квартиры. Но на этот раз они как-то не вызывают положительных эмоций. И вообще, вся эта аккуратно прибранная, уютная квартира, из которой вот «только что» и «совсем ненадолго» вышли хозяева, не радует. Может, потому, что дверь открыла не гостеприимная хозяйка, а работник припятской комендатуры. Или потому, что пришли не в гости, а с официальной миссией: осмотр квартиры, проверка уровня радиационной зараженности. У визитеров чувствуется какая-то неловкость от того, что приходится осматривать то, что хозяевами явно не предназначалось для посторонних глаз. К тому же в предшествующих квартирах приходилось сталкиваться со многими сюрпризами, вызванными внезапностью выезда хозяев «всего на несколько дней». И эта квартира тоже не обошлась без сюрприза.

 

Дозиметристы начали с прихожей. Очень «грязные» ботинки у хозяина. Где же был он в тот субботний день? Может, рыбачил в районе пруда-охладителя (рыба там и сейчас вызывает зависть у рыболовов)? А может -- решил пробежаться за грибочками по тому лесу, который теперь называют «рыжим»? Как знать? Но ботинки очень «грязные». Видимо, и для хозяина «субботняя прогулка» не прошла бесследно. Однако же это не сюрприз: всем известно, что припятчане в большинстве своем не прятались после аварии в своих квартирах -- они просто не знали о ней, никто не уведомил их об этом. Тут все ясно -- это не сюрприз.

 

Ботинки в сторону. За ними -- крохотные безобидные туфельки.

 

Безобидные?!

 

Вот в этом-то и весь сюрприз! Не чище они, чем папины ботинки! А ведь точно же не топали эти туфельки по «рыжему лесу» -- маловаты еще для этого. И вряд ли вообще удалялись они за пределы прямой видимости беспокойной мамы. Значит, для них вполне хватило той песочницы во дворе дома и той травки вокруг него. Вот и сохранили они память о том черном дне 26 апреля 1986 года. Сохранили как могли -- ведь кое-что «короткоживущее» из той грязи на них за это время уже распалось.

 

Так вот какими были те первые шаги этого малыша! Вот на какую дорогу мы, взрослые, выпустили его в самом начале жизни! -- обманув его, и обманув жестоко. Неужели же никто из «начальников-молчальников» тех дней не подумал, сколь тяжелыми могут оказаться для этого малыша те первые шаги в человеческую несправедливость, в преступную безответственность?!

 

Кто объяснит этому малышу и теперь, и после, как и почему о нем тогда просто забыли? И можно ли вообще такое объяснить, не говоря уже -- оправдать?

 

 

Припять, ноябрь 1987 г.


Чем-то похожи

 

...Вопрос -- ко мне:

«Как вы считаете, сколько времени потребуется для очистки кровли третьего блока?»

И -- мой ответ:

«Думаю -- не менее трех месяцев».

«Вы что?! Никто нам не даст на это более двадцати дней!»

 

Осталось лишь пожать плечами и молча удалиться из кабинета заместителя главного инженера СП «Комплекс» В. Н. Фролова.

 

Прошло чуть больше недели, и меня познакомили с заключением весьма компетентной комиссии, которая наметила для проведения этих работ именно три месяца...

 

...В первых числах февраля звоню в Припять начальнику штаба ЧАЭС по Припяти Василию Ивановичу Горохову, прошу его к телефону. В ответ -- грубый мужской голос с грубыми, нервозными интонациями:

«Их здесь нет и не будет, их давно следовало выгнать».

 

Говорящего совсем не интересует, кому он говорит все это. Так уж, видно, хочется «всем, всем, всем» выложить это свое мнение.

 

Я положил трубку, а на сердце ощущение чего-то... очень мерзкого. Потом узнал, что за эти дни в Припяти произошла «смена власти» и что попал я на того же самого В.Н. Фролова. Такого рода ответы, и даже с еще более живописными дополнениями, получали и другие, звонившие по этому телефону Горохову. Ничего не скажешь, хороший штрих добавил сам В.Н. Фролов к впечатлению о нем, оставшемуся после первой встречи.

 

Уж, не под себя ли подбирал такого специалиста и такого человека главный инженер ПО «Комбинат» Комаров В.И.? Тот Комаров, которому принадлежит «крылатое» выражение: «Выгоню на кровлю людей, тысячу человек сожгу, но выполню работу в срок». Разговоры с людьми, знавшими ранее сего начальственного мужчину, способного ради собственной карьеры «выгонять» людей в смертельно опасные места и без всяких раздумий «сжигать» их здоровье и жизни, с несомненностью убедили меня в правильности моего первого о нем впечатления.

 

Чем-то и впрямь очень похожи друг на друга эти «кадры»: В.Н.Фролов и В.И.Комаров.

 

Какие же силы продолжают, несмотря на все перестройки (или разговоры о перестройке?), выдвигать на руководящие посты, к тому же весьма высокие и ответственные, такого вот рода «деятелей»?! «Деятелей», в руках которых тысячи человеческих судеб, важное дело государственного значения и огромные материальные средства.

 

Увы, именно такими людьми строится кадровая политика в новом предприятии «Комбинат». С ее последствиями уже сейчас приходится сталкиваться на каждом шагу. Трудно понять такое. И еще труднее – принять …

 

 

Январь-февраль 1987 г.

 

 

P.S. Кстати, упоминание именно этих людей в моих зарисовках превратило меня в весьма своеобразного анонимщика, имеющего странную привычку подписывать «анонимки» своим именем. Но об этом особый разговор.


«А это уже ваши проблемы»

 

Привычная поза: за тридцать лет шоферской практики много времени провел под машиной. Вот бы подсчитать! Приличный бы стаж набрался.

 

Но теперь... под катером! Катер, правда, не простой -- на подводных крыльях. Но все же -- под катером! Положение, наверное, не очень-то обычное. Катер, конечно, не на воде, а в цехе дезактивации, совсем недалеко от саркофага... Больше двух лет простоял он, ожидая к себе внимания. И дождался.

 

Долго вызревала идея сделать подарок ребятам-«афганцам» из белорусского центра реабилитации. И вот, наконец, мечта материализовалась -- катер уже в цехе. Увы, успех не гарантирован: катер-то «грязноват». Удастся ли его очистить от радиоактивной грязи? Но очень уж хочется. И потому все-таки решили взяться за дело.

 

Вот и лежу под ним. И не просто лежу, а дырку в нем делаю -- для стока воды. Уже несколько дырок просверлил, вода из них льется. Дальше сверлить опасно: дрель можно сжечь. Пытаюсь выползти из-под катера, напильник достать. Смотрю -- чьи-то ноги рядом: стоит, значит, кто-то, наблюдает.

 

«Слушай, товарищ, подай, пожалуйста, напильник. Он здесь наверху лежит».

Похоже, «ноги» не слышат. Вроде бы и шума в цехе нет. Кричу погромче: дай, мол, напильник, чтобы мне не выкарабкиваться за ним! А «ноги» и не думают двигаться. Передвигаюсь ближе к ним, выглядываю из-под днища. О! Да это же наш главный дозиметрист -- мастер Михайличенко А. А.

 

Показываю ему наверх, там, мол, лежит, подай пожалуйста. А он вежливенько так ко мне обращается:

«Выйдите наверх, вопросы к вам есть».

 

«Выхожу». Вид не для официальных бесед: плащ мокрый, очки залиты водой.

«Что же это вы нарушаете?»

 

Оказывается, что и то у меня не так, и это не эдак. Масса претензий -- маленьких таких, но зато -- много.

«Ну ладно,— говорю,— может, лучше от темы «что не так» перейти к теме«каксделать»?

 

Ответ четкий и не вызывающий никаких сомнений:

«А это уже ваши проблемы.»

 

Меня взорвало:

«Почему это мои? Почему не наши? Ведь у нас одна общая проблема -- делать дело. Или вам нет никакого дела до дела?»

 

Замельтешил мой собеседник — и как-то в сторону и подальше. Только бросил напоследок:

«Я вас предупредил. Могу и докладную написать».

 

В том, что может, я не сомневался: знал его «писательские» таланты... Да ладно, бог с ним. Малоли таких «деловых» в жизни встречалось -- вот и этот не первый и не последний. Такой, если до власти доберется, любого научит, как нельзя работать. А как можно и нужно -- это уже не его проблемы. Может, потому, что он этого и сам не знает?

 

...В тот же день иду через участок цеха, где домывают уже дезактивированные трубы, и заглядываюсь на дозиметриста из той же группы. Трубы лежат на стеллажах. Дозиметрист медленно проходит вдоль одной из них, измеряет мощность остаточного излучения. Дошел до конца, остановился и кричит:

«Поворачивайте!»

 

«Солдат-партизан» бросает свое дело, подбегает и поворачивает трубу. Легонько так поворачивает -- буквально одним пальцем. Думаю, что на это вполне хватило бы сил и у самого дозиметриста. Но, вновь дойдя до конца трубы, он снова кричит:

«Поворачивайте...»

 

...Ну, ладно, я понимаю, что напильник подать трудно: надо руку протянуть, а потом еще и наклониться. Но ведь здесь всего-то и делов -- пальцем пошевелить.

Увы, не его это проблемы: пусть тот, мол, и шевелит, кому это нужно.

 

…Начал в памяти копаться -- много подобных ситуаций и характеров выкопал. Ну, а в последнее время -- что, реже разве слышишь эту «крылатую» фразу: «А это уже ваши проблемы»?

 

Похоже даже, что сам собой красуется при этом человек. Вроде бы какую-то свою независимость старается утвердить этим. Вот только вопрос: независимость от чего?

 

Вспоминаю дальше -- и вдруг ловлю себя на том, что ведь не слышал я ни разу таких слов от тех, кто делает дело. Нет, и те, кто обслуживает людей, контролирует что-то, или кого-то, тоже вроде бы дело делают. Но я имею в виду не всякое «дело», а лишь то, которое «пощупать» можно. Изготавливает, скажем, человек машину или деталь к ней, дезактивирует трубы или что-нибудь другое -- это ведь можно «пощупать», это и есть материальное производство. А вот те, кто контролирует или обслуживает, те сами ничегоне производят. Значит, живут они за счет тех, кто производит.Но могут ли они быть после этого независимыми от тех, кто производит? Ясно, не могут. А им так уж хочется свою исключительность почувствовать и окружающим продемонстрировать! Вот только вопрос: исключительность-то из чего?

 

Получается так, что исключают они себя... из того самого дела, котороеих кормит. И независимость утверждают от тех самых людей, которые жизнь им обеспечивают. Притом обеспечивают частенько даже получше, чем себе.

 

Как ни парадоксально, но чаще всего сталкиваешься с категорическим нежеланием даже слышать о «ваших проблемах» именно тогда, когда по роду своей службы человек именно этими проблемами и должен заниматься.

«Скажите, пожалуйста, будут ли завтра идти на Чернобыль вахтовые автобусы?». «Не знаю», -- это отвечает дежурная штаба Минэнерго в Киеве.

«А как бы это выяснить?».

«На Крещатике есть автоматы по пятнадцать копеек, звоните с них в Чернобыль, в АТП».

«Но я далеко от этих автоматов, не знаю, когда смогу добраться до них».

«А это уже ваши проблемы».

 

Вот и весь разговор. А ведь рядом с этой милой девушкой стоит телефон, по которому напрямую и безо всяких проблем можно выйти на Чернобыль. Притом телефон даже без наборного диска -- даже пальцем шевелить не пришлось бы. К тому же у входав этот штаб на фасадной вывеске написано: «Служба оказания помощи Чернобыльской АЭС». Вот видите как: «Служба оказания помощи»! Но стоило только об этой помощи попросить, о совсем малой помощи, и вот он — давно заготовленный ответ: «А это уже ваши проблемы».

 

Обидно, что даже до этих милых, доброжелательных девушек из Чернобыльского штаба докатилась болезнь «сомнительного самоутверждения».

 

А значит -- не частный это вопрос, не только «ваша» и не только «моя» проблема.

 

 

Чернобыль — Киев, ноябрь 1988 г.


Своя рубашка...

Киев. Одна из центральных гостиниц. Окно администратора. День клонится к закату. Нерешительно приближаюсь к окну, почти наверняка зная, что типичный ответ уже заготовлен: «Мест нет». Боязно подходить. Пропускаю вперед только что подошедшего человека средних лет с небольшой аккуратной бородкой. Он также, видимо по той же причине, пытается пропустить меня вперед. Ему это не удается. И начинает диалог с окошком.

«Я из Кабула. Вот мое удостоверение. Только что прилетел на симпозиум. В какой-то из гостиниц мне забронировано место. Но где же ее сейчас искать? Я прилетел на два дня; мне бы хоть эту ночь переночевать у вас.»

«Мест нет! Ищите свою гостиницу!»

«Я вас очень прошу. У меня сейчас просто сил нет.»

 

И при этом как-то виновато показывает на свои ноги. Меня обожгла мысль: слова «нет сил» -- не от усталости. Только потом я узнал; что это результат «удачного падения» вертолета. Но ответ бесстрастен и категоричен:

«Я же сказала -- мест нет!»

 

Человек отходит в сторону. Теперь моя очередь.

«Как бы у вас остановиться на одну ночь? Я из Чернобыля, а поезд мой завтра.»

 

Держу наготове свой пропуск в зону. Администратор, мельком взглянув на пропуск, коротко бросает:

«Мест нет.» -- Но сказано это было уже не так категорично, как товарищу из Кабула. И одновременно началось перелистывание бумаг на столе.

 

Это меня несколько ободрило. Стою и молча жду. Наконец слышу:

«Tyт вот человек еще не выехал, но должен скоро выехать. Могу направить туда, но придется подождать.»

 

Я окончательно осмелел:

«Нельзя ли и этого товарища из Кабула как-нибудь пристроить?»

 

На лице администратора мгновенная гримаса возмущения: «Вот нахал!» Но -- опять долгий перебор бумаг … и мне молча вручается два заветных листка. На поселение нас обоих!

 

Награда за мое «нахальство» -- вспыхнувшие сначала недоверием, а потом радостью и благодарностью глаза товарища из Кабула. Так что конец этой истории, как в сказках нашего далекого детства,-- счастливый.

 

Но недоуменный вопрос в глазах того моего нового товарища до сих пор стоит передо мной. В чем причина столь откровенной разницы в отношении к нему и ко мне? Да, я знаю, что такое мужество Чернобыля. Парням, которые поставили первый заслон выпущенному из-под контроля буйству атома, многие обязаны своими жизнями. Но -- такие же парни стояли на пути смерти и в Афганистане.

 

Администратор киевской гостиницы, конечно же, все это знала. Но, видимо, в сознании этой женщины Афганистан был все-таки чем-то очень далеким, не коснувшимся ее лично. Чернобыль же своими миллирентгенами докатился и до Киева, то есть и до нее. Вот и вышло -- своя рубашка оказалась ближе к телу...

 

И как тут не понять затаенную обиду моего нового товарища! Так и хотелось извиниться перед ним за не свою вину...

 

 

Г.Киев, 1987г.


СТО-ловая.

 

Нет, не ищите ошибки в заголовке. Ее нет. Да, это действительно и СТ0, и столовая. В те недавние, но теперь уже такие далекие по обилию происшедших событий времена, "до войны", как говорят здесь, это действительно было СТО, то есть станция технического обслуживания. И направлялся сюда поток жаждущих внимания к себе и любви к своему железному другу автолюбителей. Перед самыми воротами, как обычно, этот поток разделялся на две части. Одним повезло, их впускали туда, внутрь. Преодолев массу запланированных и случайно возникших препятствий, они со счастливыми лицами покидали это благословенное место. Другим же крупно не везло из-за отсутствия каких-то мелочей вроде крестовины или тормозного шланга, и они покидали это негостеприимное место до лучших времен.

 

Сейчас же это бывшее СТО, как проголодавшееся существо, с жадностью поглощает весь без остатка мощный поток жаждущих и без задержек выбрасывает его обратно раздобревшим, сытым, угомонившимся. Есть в этом потоке и автолюбители, и «безлошадные» но всех их с равным гостеприимством поглощает это ненасытное существо.

 

"Война" до неузнаваемости преобразила внутреннее содержание и интерьер бывшей станции. Лишь настоящие конвейеры на подготовке и выдаче пищи напоминают о технической родословной этого предприятия. Да, и название, в принципе, сохранилось -- СТ0, к нему лишь добавилось окончание -- "ловая". И теперь это не просто столовая, т.е. не просто одна из столовых, это особое место, что-то вроде центра притяжения всей чернобыльской зоны, это наш "кормилец". В нем сходятся все пути Чернобыля. Днем -- каждый на своем месте, у каждого свое дело, свои заботы. А вечером все мы со всем пережитым за день спешим сюда. Какая-то обстановка единого целенаправленного потока: все разные, но все вместе идем к одной цели. Человека, попавшего сюда впервые, охватывает чувство причастности к огромному общему делу, к огромному коллективу.

 

Здесь и бывалые чернобыльцы, их сразу видно по солидности, спокойным, уверенным манерам. Вот идет человек между столиками и посматривает вверх на балки -- значит не новичок: лишь совсем недавно после сильных морозов вновь выселили на улицу множество птиц (голубей, воробьев), пригревшихся в столовой. Тогда под балками лучше было не садиться.

 

А вот идут новички: эмоциональное поведение, активно делятся впечатлениями. Обо всем: о делах, об увиденном за день, о "шитиках", которые так и стремятся пронизать именно его, о трудностях, о зарплате.

 

Есть и свои нормы поведения. Вот, например, стоит в очереди к раздаче один человек. Увидели его знакомые, только что вошедшие в зал, тут же вперед и прямо к нему. Хоть десять человек станут к одному знакомому -- никакой реакции. Потом к тому, кто не стоял там раньше, подойдут его знакомые -- эффект тот же. Только новички пытаются иногда "навести порядок", но их никто не поддерживает. Наверное, эти законы очереди тоже своеобразное проявление коллективизма -- сегодня тебя приняли в компанию твои знакомые, завтра ты принял их. Здесь просто неестественно, увидев своего знакомого, даже если ты очень давно встречался здесь в зоне с ним, не направиться прямо к нему. Видимо, здесь и само понятие "знакомый" следует относить к более высокой, чем в обычной жизни, категории.

 

Ну, а если вдруг встретишь далеко за пределами зоны знакомого по припятским или чернобыльским делам, уж не говоря о тех, с кем довелось иметь дело на третьем блоке или на кровле, то это уже и не знакомый, а почти друг. Особой какой-то силой связывает людей чернобыльское братство.

 

А вот нахальство здесь как-то не в моде. Одно время часто попадалась, и не только в этой столовой некая молодая чуть выше средней упитанности дама в коричневом свитере, синей беретке и с вызывающе нахальными глазами. Появляясь в зале, она не утруждала себя поисками своих в очереди, да я и сомневаюсь в том, что еe кто-то здесь мог бы принять за свою, она прямо направлялась к выдаче и, не моргнув глазом, буквально из рук стоящего в очереди забирала поднос с едой. Реакция очереди однозначная: в лучшем случае молча переглядываются, отпускают шуточки, способные шокировать кого угодно, но увы, не эту даму. Были случаи, когда ей пытались преподать нормы приличного поведения: нет, и это не доходило.

 

Но вот ведь что показательно, за все время мне довелось здесь встретиться только с одним таким "чудом природы". Это же здорово!

 

Нахалы помельче, естественно, встречались почаще. Как-то мой сосед по комнате решил продемонстрировать мне свою "находчивость" что ли. Было это, правда, в другой столовой, в "Сказке". Стоит большая очередь, и знакомых впереди не оказалось. Но это моего соседа не остановило. Он решительно бросился вперед к раздаче и, не дав "противнику" опомниться, выхватил тарелку с первым блюдом и отнес ее на стол. Еще несколько бросков в другие точки раздачи: и на его столе оказался полный комплект из всего набора блюд. Оперативно, ничего не скажешь. Его даже удивило, что я не последовал его призыву "Делай, как я!" Таких "оперативных" и "находчивых" деятелей, к счастью, тоже не много. Тем более, что в нашей главной СТО-ловой -- в "кормоцехе" с его конвейерной раздачей такой метод просто не проходит.

 

Богат, разнообразен и калоритен людской поток в этой СТО-ловой. Здесь и культура и нагловатость, и воспитанность и нахальство, и деликатная предупредительность и грубость. Но все это -- единый поток, неразрывно связавший всех в один огромный целенаправленный организм.

 

Есть и другие столовые, поближе и поуютнее. Но вечером так и тянет в эту. Те другие очень уж похожи на обычные.

 

Когда-то же выселят нас из этой СТО-ловой прежние хозяева СТО. Это их право. И мы здесь их союзники. Нам тоже очень хотелось бы, чтобы это произошло как можно быстрее. Мы ведь для этого и собрались здесь!

 

 

г.Чернобыль, март 1987г.


Автоугонщик

 

В Чернобыле я приобрел множество новых специальностей. Но одна из них совершенно особая.

 

Вызывает меня к себе начальник штаба Горохов Василий Иванович:

«Для наших работ необходимы грузовые машины. Сколько мы не просили, их пока нам не выделили. Сейчас одна автотранспортная часть, расквартированная в Чернобыле, расформировывается и убывает из зоны. Техника «грязная», вывозить ее из зоны нельзя. Многие организации будут пытаться что-то выхватить из этой техники. Кто сработает оперативнее. Нужно разобраться, нет ли возможности «прихватить» что-то полезное для нас».

Цели ясны, задачи определены. За работу!

 

Площадка на окраине Чернобыля. Рядами стоят автомашины. Мы с водителем Василия Ивановича осматриваем ряды самосвалов «ЗИЛ». Похоже, мы здесь не одни, за нашими действиями внимательно следят. Большая группа людей явно интересуются теми же машинами. Один из них подходит к нам и интересуется нашими действиями. Это определенно наши конкуренты. Но их много, и они клянутся, что уже имеют разрешение на отбор этих машин. Делаем вид, что приехали из Припяти по другим делам, сюда забрели случайно, из любопытства. Спокойно и с достоинством ретируемся. Похоже, маневр удался, и конкуренты успокоились.

 

Срочно вызываем из Припяти водителей. Ждем начала обеда. Когда все покинули площадку, мы оперативно отобрали восемь машин и тут же отправились в сторону, противоположную Припяти. Завели машины во двор бухгалтерии и спрятали их в укромном месте. Теперь пусть нас догоняют.

 

Дождались позднего вечера и окружными путями отправились в Припять на свое предприятие. Обошлось без приключений. Утром доложили о выполнении задания.

 

Угоном машин все мы занимались впервые. Опыта не было. Но «операция» прошла гладко. Значит, могли бы и эту «специальность» освоить.

 

 

Чернобыль, ноябрь 1986г.


Братья наши меньшие

 

Сколько чернобыльских легенд о лысых кошках и собаках, о курах и гусях, которых не

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.