Лука: Пришествие как Откровение

Когда мы рассматривали, как возможность универсальности приходит одновременно с новым качеством времени, то уже видели, что Лука эксплицитно разграничивает пророчества Иисуса, относящиеся к разрушению Иерусалимского Храма, и к жизни во «время народов», последнее можно назвать также и временем церкви. Мы проследили внутреннюю динамику, которая привела к такому разделению. Здесь я хочу акцентировать внимание на том, что подобное разделение имеет еще и другой эффект, связанный с пришествием Сына человеческого. Мы увидели, что у Марка, благодаря специфике его текста, периодически отсылающего к самому себе, имеется указание на пришествие Сына, которое происходит главным образом при распятии на кресте: это пришествие Сына сопровождает нас потом всю жизнь, чтобы мы могли взирать на подобные «пришествия» в нашей собственной жизни. Лука же старается разделить понятия этих двух пришествий. Он не умаляет значение пришествия в момент распятия на кресте, которое для него является центральным водоразделом истории и открывает «время народов», но также дает четкие признаки окончательного пришествия во славе в конце истории, которое должно быть самостоятельным событием, явным для всех. И это пришествие принимает форму явления Сына человеческого. Прочитаем, к примеру, этот отрывок:

...придут дни, когда восхотите увидеть один только день Сына Человеческого и не увидите. И скажут вам: «вот там», «вот здесь», — не ходите и не гоняйтесь. Ибо как молния, блистая, светит от одного края неба до другого, такбудет Сын Человеческий в день Свой. Но прежде надлежит Ему много претерпеть и быть отвергнутым родом этим (Лк 17:22-25). Здесь мы видим, как Иисус объясняет, что для жертвы, вознесенной и сидящей одесную от Бога, настанет день: и нет необходимости ожидать этого каким-то особенным образом, так как наступит время, когда воскресшая жертва станет тем принципом, который осветит всю историю человечества и всю реальность. Этот свет будет виден всем, и проявится он тогда, когда жизнь будет совершенно обычной — ведь люди, окружавшие Ноя и Лота, жили так же, как всегда, в тот момент, когда внезапно пришел суд:

Так будет и в тот день, когда Сын Человеческий явится (Лк 17:30).

Мы начинаем понимать, что Иисус говорит о своем окончательном пришествии во славе как о ярком откровении того, что в действительности уже происходит внутри всего происходящего в обычной жизни и в нормальное время. И откровение это будет откровением согласно новому критерию, критерию жертвы, который, как мы уже видели, был внесен в историю. Поэтому когда Иисус говорит, что пришествие произойдет в обычное время, а ученики спрашивают его, еде это будет, то ответ Иисуса несет оттенок юмора, но и в то же самое время касается самой сути того, о чем идет речь:

Где тело, там соберутся и орлы (Лк 17:37).

Здесь ничего не говорится о месте: «где», но, напротив, вводится критерий жертвы, и говорится о том, что произойти это может где угодно. Вопросы здесь таковы: в каком отношении я нахожусь к телу жертвы? Питаюсь ли я ее плотью и кровью, в терпении и благоразумии взыскуя созидания всеобщего Царства? Или же я участвую (возможно, не понимая этого) в появлении таких жертвенных тел?

Лука подчеркивает, что Иисус пришел, чтобы открыть правду о происходящем. Он пишет, что Иисус стал знаком разделения и противоречий, и помышления многих сердец откроются (Лк 2:35). Он также дважды (Лк 8:17; 12:2-3) повторяет то, о чем Матфей (Мф 10:26-27) говорит единожды:

Нет ничего скрытого, что не открылось бы,и тайного, чего не узнали бы(Мф 10:26).

Таким образом, второе пришествие станет откровением о том, что происходило в течение всей истории человечества — откровением в свете критерия воскресшей жертвы. Здесь прослеживается углубление второго «апокалиптического дискурса» Луки, занимающего в его Евангелии то же место, что и у Марка, то есть непосредственно перед описанием Страстей.

Лука подчеркивает все проблемы и знамения, которые будут характеризовать поколение, провозглашенное со смертью Иисуса, со всеми его сложностями и мучениями, вызванными тем, что прежние пути умиротворения утрачены. Однако само развитие этого времени должно стать для учеников предпосылкой к тому, чтобы не падать духом:

Когда же начнет это сбываться, встаньте и поднимите головы ваши, ибо приближается избавление ваше (Лк 21:28).

В это время конфликтов фактом является то, что все происходящее само по себе является знаком,что невинная жертва приходит в мир и переворачивает весь существующий порядок вещей. В этом контексте Иисус призывает учеников оставаться бдительными:

Наблюдайте же за собою, чтобы сердца ваши не отягчились хмелем и опьянением и заботами житейскими, и чтобы не настиг вас внезапно день тот, как есть. Ибо навдет он на всех живущих по лицу всей земли. Бодрствуйте же, постоянно молясь, чтобы быть в силах избежать всего этого, имеющего наступить, и стать пред Сыном Человеческим (Лк 21:34-36).

Итак, нам предрекают публичное и неожиданное конечное пришествие, которое будет явным для всех, и ввиду которого задача учеников состоит в том, чтобы среди всех волнений действовать так, чтобы выдержать и устоять в солидарности с жертвой к тому моменту, когда все откроется. И таким образом, подобно тому, как Сын человеческий, воскресшая жертва, пребывает одесную от Бога, так и они, жившие с ним и сосредоточивавшие свои помыслы на нем, тоже будут пребывать там.

Я надеюсь, что этого достаточно, чтобы увидеть что-Т направлений, развиваемых Лукой, которые уже были у Марка, хотя и с учетом его собственных концепций и акцентов. Теперь же перейдем к Матфею.

Матфей: образ пира

Мы найдем необходимые свидетельства у Матфея в главах 24 и 25, хотя множество эсхатологических элементов имеется и в его притчах. Я начну с обозначения моментов, где Матфей, несмотря на то, что повествует о том же, о чем рассказывают все остальные евангелисты, добавляет несколько иные детали. Возьмем два примера: притчу о злых работниках в винограднике (Мф 21:33-43) и притчу о брачном пире, устроенном царем для своего сына (Мф 22:1-14). Если мы обратимся к тем же притчам в описании Луки (Лк 20:9-19, 14:16-24), то найдем интересные отличия. В конце притчи о работниках в винограднике у Луки Иисус спрашивает:

Что же сделает с ними господин виноградника?

А потом сам же отвечает на этот вопрос:

Придет и предаст смерти виноградарей этих и отдаст виноградник другим (Лк 20:16).

В версии Матфея Иисус задает тот же вопрос:

Итак, когда придет господин виноградника, что сделает он с виноградарями теми?

Но не отвечает на него. Ответ дают его слушатели:

Предаст их, как злодеев, заслуженной ими злой смерти и виноградник сдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды в свои сроки (Мф 21:41).

Здесь важным является то, как слушателипредставляют себе Бога.

Если мы обратимся к тому, как Лука описывает брачный пир, который устраивает царь для своего сына, то заканчивается притча указанием царя привести тех, кто остался снаружи, вместо тех, кто был первоначально приглашен (Лк 14:23-24).

У Матфея на этом история не заканчивается, а имеет продолжение:

Вошел царь посмотреть на возлежащих и увидел там человека, одетого не в брачную одежду, и говорит ему: «друг, как ты вошел сюда не в брачной одежде?» Он же промолчал. Тогда царь сказал служителям: «свяжите ему ноги и руки и выбросьте его во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов». Ибо много званных, но мало избранных (Мф 22:11-14).

Будем помнить, что выражение «не надевшие брачное платье» не может быть прочитано просто как отсылка к чьему-либо моральномуповедению, поскольку Матфей акцентирует внимание на том, что приглашались все без исключения, хорошие и плохие. Кроме того, известно, что по традициям того места и времени каждому пришедшему на брачный пир предоставлялась туника поверх уличной одежды, и эта традиция распространялась на всех гостей без исключения, вне зависимости от каких-либо различий, и от того насколько кто хорош или плох.

Здесь прослеживается нечто общее с предыдущей притчей. Проблема хранящего молчание гостя заключается в том, что он считает себя приглашенным не на свадебный пир,а на суд, и поэтому не отвечает, когда к нему обращаются, почему и получает воздаяние, соответствующее его представлению.То же самое происходит в притче о талантах, в которой Матфей и Лука совпадают еще более точно. Проблема слуги, получившего один талант и скрывшего его в земле, проистекает не из-за того,что он не получил прибыли, а из-за того, что боится наказания хозяина:

Подошел же и тот, у кого был один талант, и сказал: «господин, я знал тебя, что ты человек жёсткий: жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал; и в страхе пошел и скрыл талант твой в земле: вот тебе твое» (Мф 25:24-25).

Эту ситуацию более подробно разъясняет Лука; я думаю, это объясняется тем, что данная тема в его Евангелии рассматривается менее подробно, в то время как для Матфея она типична. У Луки Иисус говорит:

Твоими устами буду судить тебя, лукавый слуга! (Лк 19:22).

Иэто в точности так и происходит. Снова восприятие образа хозяина определяет поведение субъекта. Тот, кто представляет хозяина свободным, щедрым, бесстрашным и так далее, берет на себя долю риска и сам становится более успешным; но тот, кто считает хозяина жестоким и суровым, сам остается скованным по рукам и ногам, в постоянном, а возможно, и вечном разочаровании.

Это можно принять как ключ к прочтению того же самого «апокалиптического» дискурса Матфея, который мы видели у Марка и Луки. Сейчас мы покажем, как Матфей описывает жизнь христиан во время, начавшееся после смерти Иисуса, потому что здесь прослеживаются некоторые типичные для Матфея интонации, показывающие его понимание той же динамики отхода от апокалиптического языка. Многие из стихов здесь идентичны стихам Марка и Луки, но давайте сконцентрируемся на отличиях:

Ибо восстанет народ на народ и царство на царство, и будут голод и землетрясения по местам; всё же это начало мук рождения. Тогда будут предавать вас на страдание и будут убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое. И тогда соблазнятся многие; и будут друг друга предавать, и ненавидеть друг друга;и многие лжепророки восстанут и многих введут в заблуждение; от умножения беззакония, во многих охладеет любовь.Претерпевший же до конца, тот будет спасен (Мф 24:7-13).

Я выделил курсивом фразы, которые свойственны Матфею, так как они дают нам подсказку для правильного понимания времени, начавшегося благодаря Иисусу.

Обратим внимание на первое использование Матфеем слова «соблазн»[29] — термина, который характерен именно для его Евангелия. Матфей полностью отдает себе отчет в том, что Иисус для всего порядка мира является соблазном; причем в этом Евангелии есть упоминание об особом «блаженстве»:

... и блажен тот, кто не соблазнится из-за Меня (Мф 11:6).

Это является подтверждением того факта, что учение Иисуса, которое он принес, в глазах многих стало началом непрерывного скандала, тянущегося через всю историю. Этому можно найти объяснение, потому что с приходом Иисуса начался пересмотр всего того, что раньше выглядело хорошим и правильным, постепенно уничтожается дистанция между праведниками и грешниками, создается препятствие к привычному способу создания общественного порядка, и в связи с этим последователи Иисуса сами становятся фактором, вызывающим возмущение. Многих они раздражают, и даже те, кто стал учениками Иисуса, будут чувствовать сомнения относительно того, куда их может привести следование за Иисусом. Результатом может стать ненависть и порицание со стороны тех, кто хочет оставить доброе добрым, а злое — злым, как это было всегда. Есть люди, которые не могут принять врывающееся изнутри низвержение всех существовавших основ миропорядка, ставшее результатом следования за невиновным, принесенным в жертву. Я уже определил этот период как «время Авеля», потому что оно — время разразившегося скандала, когда люди не могут найти себе прибежища. Ввиду всего этого поведение учеников должно стать поведением тех, кто не соблазняется ни самим собой, ни своей жизнью, ни тем, в чем они приняли соучастие — то есть миром секуляризации и соблазнительных попыток ресакрализации.

Также следует упомянуть, что Матфей считает нормальным, что зло умножится.Фактически от дней Иоанна Крестителя до смерти Иисуса Царствие небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (ср. Мф 11:12). С потерей безопасности, обеспечиваемой Законом и Пророками, больше не будет ни одного способа сдержать насилие, и оно возрастет. Больше не будет искусственных границ, благодаря обоюдоострому мечу, которым Иисус стал в истории человечества, и любовь охладеет.В действительности, очень важным является осознание того, что любовь, являющаяся основой социальных уз между людьми, будет охладевать по мере того, как существующий общественный порадок станет разрушаться. Приближает нас к этому результату еще один «обоюдоострый меч»: появление «современной личности», лишенной заложенных в ее душе основ солидарности.

Тот же процесс, который дал начало осознанию достоинства человеческой личности, так же привел к появлению понимания человеческой индивидуальности, при котором узы солидарности и любви кажутся либо необязательными, либо явно препятствующими развитию общества. Ученик Иисуса, которому не следует соблазняться, живет в самом центре этого двусмысленного процесса.

Однако наиболее интересная часть толкования Матфеем апокалиптического дискурса находится не внутри самого дискурса, а в великих притчах, связанных с этим дискурсом: о мудрых и неразумных девах, о талантах и о последнем суде. Здесь содержится интерпретация Матфеем эсхатологического дискурса Иисуса и комментарии Матфея к тому, что он унаследовал от Марка и иных источников. Из вышеупомянутых притч первая и последняя не имеют аналогов в остальных Евангелиях. Можно здесь отметить, что во всех трех случаях мы имеем дело не с рассказом об ожидающем нас ужасающем будущем, но о том, как следует жить здесь и сейчас.

Начнем с притчи о девах. Тот факт, что их разделяют на мудрых и неразумных, отсылает нас к завершению Нагорной проповеди, где благоразумный муж построил свой дом на камне, а безрассудный — на песке (Мф 7:24-27). В данном случае акцент смещается на описание того, как следует жить в то время, когда требуется бодрствование. Вот окончание притчи:

Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа (Мф 25:13).

Все девы задремали и уснули, для них всех приход жениха стал неожиданностью, но проблема заключается не в этом. Проблема вот в чем: неразумные не знают, как жить в период задержки пришествия. Они считали, что жених прибудет скоро, и поэтому не предприняли благоразумных мер, необходимых для долгого бодрствования: они не взяли с собой масла для светильников. Мудрые девы - это те, которые подготовились к долгому ожиданию. Поэтому «взять с собой масла» и «построить дом на камне» — это одно и то же: терпеливая, спокойная работа является фактором не только структурирующим жизнь, но и превращающим ее в неусыпное ожидание, так как никто не знает часа. Приход жениха не застает мудрых дев врасплох, потому что вся структура их жизни, полной терпения, была нацелена на это событие. Тот факт, что жених вынужден сказать неразумным девам, что не знает их, означает, что вся их жизнь не была посвящена ожиданию его прихода.

Затем идет притча о талантах, которую мы уже частично анализировали. В ней снова встает вопрос о том, как жить здесь и сейчас: ее конец — это просто завершение и результат того образа действий человека, который вытекает из его представления о хозяине. Тот, кто считает хозяина добрым, творческим, щедрым и бесстрашным, ведет себя соответствующим образом и получает подтверждение правильности своих представлений или скорее даже убеждается в еще большей щедрости хозяина. Тот же, чей ум соблазнен подозрениями о жестокости и суровости хозяина, в конце концов, получает подтверждение своих догадок. Таким образом, акцент здесь поставлен не на конечный результат, а, напротив, на ту позицию, которая занята человеком здесь и сейчас.

Наконец, мы подходим к наиболее важной из всех притче: об овцах и козлищах. Это ни в коем случае не описание загробного будущего. Здесь, несмотря на весь блеск использованного апокалиптического языка, описывается время, в котором мы живем. Критерий для суда уже присутствует в мире, нам не нужно ждать его проявления. Критерием является жертва: это совершенно то же самое, что говорит Иоанн в своем Евангелии. Последний суд не добавляет ничего нового к тому, что происходит здесь и сейчас. Мы живем в центре мира, полного соблазнов, сотрясаемого невозможностью сохранения своих структур, и поддержать разделение, мира, где попытки определить, кто входит, а кто не входит в наш круг, становятся все менее убедительными, и могут даже стать еще более жестокими, перед тем, как окончательно прекратиться. Тот, кто, живя в центре всего этого, сумеет протянуть руку помощи человеку подозрительному, погибающему, тому, кого считают причиной скандала, кого хотят исключить изобщества — тот, кто сумеет сделать это, сделает это для самого Иисуса. Таким образом, определяется роль Иисуса, возмутителя общества, который попрал его законы и стал невинной жертвой: для тех, кто не соблазнился, он внес в историю человечества возможность строить универсальное Царство.

Слышали люди об Иисусе или нет, имеют их действия религиозную мотивацию или не имеют — не в этом дело. Тот человек уже прошел свой суд, кто вступил в динамическое движение тех, кто не соблазнился, то есть отказался судить той мерой, которой судит весь мир,осуждающий больных, обнаженных, заключенных в тюрьмы, изгнанных из общества людей всех категорий. Такой человек, уже прошедший свой суд, более суду не подлежит. Тех же, которые, несмотря на всю их религиозность и верность принятой религии, соблазнились и осудили остальных согласно законам общества, — тех Иисус не признает.

Здесь можно привести пример общественного кризиса, произошедшего в связи с заболеваниями СПИДом, так как я слышал версии о том, что это заболевание является карой Божьей или воздаянием за то или иное неподобающее поведение. Вместе с подобным отношением к проблеме появилось еще и такое мнение: поскольку эти люди заслуживают того, что с ними произошло, то не стоит делать ничего для облегчения их участи. Здесь заключена некоторая ирония: суд Бога действительно реален и строг, но он полностью противоположен тому, что думают о нем люди. Отделяя самих себя от своих братьев и сестер, находящихся в нужде, оправдывая религиозными мотивами наказание, мы рискуем оказаться в вечном огне после смерти, потому что суд Божий грозит тем, кто не обратил внимания на просьбы человека в беде. Судья может судить, так как сам был жертвой. Я считаю, что СПИД, например, может быть понят как кара Божья, но тогда встает вопрос: когда катастрофа уже разразилась, готовы ли вы игнорировать осуждение со стороны мира и протянуть руку помощи тем, кто в этом нуждается? Или же вы примкнете к «козлам», посчитав себя «овцой»?

Вы можете продолжить рад примеров сами, основываясь на личном опыте. Я привел этот пример не потому, что он наиболее нагляден, но потому, что именно он заставил меня серьезно отнестись к богословию.

Итак, рассмотрев Евангелие от Матфея, мы видим, что, несмотря на апокалиптический язык, все три последние притчи прямо говорят о том, как следует жить во время Авеля: во-первых, быть бдительным и приготовиться к продолжительному ожиданию; во-вторых, терпеливо создавать Царство, что означает сконцентрироваться на осознании преизобильной щедрости Того, Кто придает силу и обеспечивает возрастание; и, в-третьих, жить, не соблазняясь и сохраняя достаточную гибкость, дабы распознать того, кого изгоняет общество, и протянуть ему руку помощи, чтобы вместе создавать Царство Небесное. Все вышеизложенное присуще эсхатологическому мышлению, пришедшему на смену апокалиптическому.

Теперь мы в достаточной степени рассмотрели эсхатологические дискурсы Евангелий, чтобы быть готовыми ответить на вопрос: на чем основывается надежда христиан? Это будет темой нашей следующей предпоследней главы.

Поиск по сайту: