Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Алисон Дж. Жизнь в последние времена. Иной взгляд на эсхатологию



Москва: Библейско-Богословский Институт св. апостола Андрея, 2010 (ISBN 9785896472117).

 

Не надо думать, что последние времена близки или, наоборот, что конец света настанет еще не скоро. Прочитавший книгу Джеймса Алисона поймет, что последние времена уже наступили и от него самого зависит, найдет ли он свой путь на небо и будет ли он там рядом с Христом на стороне агнцев, тех, кто сам стал жертвой или встал на сторону жертв, изгоев этого мира.

Рене Жирар, философ, член Французской Академии: «Жизнь в последние времена» – исключительная книга, она возвышает душу. Она – особенная и по реальности взгляда на физическую ущербность мира, и по сосредоточенности на центральных таинствах Евангелий – страстях и воскресении. И именно этот напряжённо пудльсирующий христоцентризм в мире, где даже многие люди доброй воли внось и вновь не находят место Господу, делает книгу уникальной. Вместо взывания к нашей вере «Жизнь в последние времена» помогаем нашему неверию.

Роуэн Уильямс, Архиепископ Кантерберийский: Джеймс Алисон обладает редким даром делать Новый Завет по-настоящему новым для читателя. Эта книга развивает идеи его замечательной работы «Постижение Иисуса» и разрабатывает богословие нашего преображения, когда мы освобождаемся от культуры террора и насилия и приближаемся к Иисусу. Книга поистине величайшей силы.

Стенли Хауэрвас, профессор богословия и этики, США: Эта книга может послужить превосходным введением в христианское богословие для начинающих, поскольку здесь богословие предстаёт не как учебная дисциплина, которую следует выучить, а как жизненная активность, помогающая преодолевать насилие окружающего мира.

Николас Лэш, профессор богословия, Кембридж: Страстностью и ясностью стиля, глубоким пониманием Писания и любовью к нему Джеймс Алисон сближается с замыслом Рене Жирара поведать историюпреображения всего сущего в славу через «долгое медленное открытие невиновности жертвы».

 

Предисловие русскому изданию

Предисловие

Глава 1 О ГОРНЕМ ПОМЫШЛЯЙТЕ

Взгляд на миметическую теорию «с высоты птичьего полета»

Откуда мы знаем о невиновности жертвы?

Принцип аналогии

 

Глава 2 ЖИВОЙ БОГ

Как Иисус понимал Бога

Первый шаг: Бог без насилия

Шаг третий: творение во Христе

 

Глава 3 ПОЗНАНИЕ ОБРАЗА МЫСЛЕЙ ИИСУСА

Как Иоанн понимал акт веры

Сведение небес с неба

Наше усыновление Богом достигается через Иисуса

Послание Святого Духа

Творение смысла и горнило любви

Раскрытие творения

Заключение

 

Глава 4 ОТВЕРЗШИЕСЯ НЕБЕСА И ЦАРСТВО, КОТОРОГО НЕ ЖДАЛИ

Отверзшиеся небеса

Проповедь Царства

Потрясение

Неадекватные призвания

Как создать другую историю

Дождь с высоты

 

Глава 5 УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ И ВРЕМЯ

Бог указал мне

Искупление времени

 

Глава 6 АПОКАЛИПТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ОТЛОЖЕННАЯ ПАРУСИЯ

Проблема интерпретации: Иисус ошибается?

Апокалиптические представления

Свидетельство Луки

«Канон внутри канона» и «церковь как интерпретатор Писания»

Время Авеля, или Безошибочность времени

 

Глава 7 ВИДЕТЬ ГРЯДУЩЕЕ

Иоанн: суд уже состоялся

Марк: непредсказуемость часа

Лука: Пришествие как Откровение

Матфей: образ пира

 

Глава 8 НАДЕЖДА: КОГДА ОТВАГА РОЖДАЕТСЯ ИЗ СТРАХА

Ephobounto gar... Они боялись

Красивые слова и пугающая реальность

Абсолютно «Другой» и мир противоречий

Введение одного малозаметного, но важного элемента

Надежда как трещина в системе

Вернемся к испуганным женщинам

 

Глава 9 НАСТУПИЛ БРАК АГНЦА

Репутация и стыд

За пределами желания быть желанным

Взаимосвязанные образы

Вскормленное воображение и обновление желания

Заключение

 

Предисловие к русскому изданию

 

Для меня стало большой честью то, что Библ ейско - богословский институт св. апостола Андрея выбрал мою книгу для представления ее русскоязычному читателю. Меня приводит в трепет мысль, что книга, написанная в Чили 15 лет назад на испанском языке, расценена как достаточно актуальная и интересная, чтобы быть переведенной на ваш язык. Мне трудно выразить степень моей благодарности Алексею Бодрову, Игорю Пешкову и переводчику книги Александру Коневу за их отвагу, доверие и серьезную работу, которые были необходимы для того, чтобы осуществить это начинание.

Но я польщен еще больше тем, что мне выпало стать первым богословским интерпретатором идей Рене Жирара, представившим свою работу вашей культуре. Книга, к чтению которой вы намереваетесь приступить, знаменует собой (наряду со своей сестрой, книгой Постижение Иисуса, которая также вскоре будет издана на русском языке издательством ББИ) мою попытку изложить языком богословия плодотворную и обладающую огромным потенциалом для христианской жизни миметическую теорию Рене Жирара.

На последующих страницах вы найдете не только трактат о «последних вещах», как традиционно называли «эсхатологию», богословскую дисциплину. Также вы обнаружите краткое введение в теорию Рене Жирара и некоторые намеки на то, как она соотносится с Писанием. Я надеюсь, что книга поможет вам еще внимательнее посмотреть на этого глубокого мыслителя.

Есть одна традиционная христианская молитва, просящая Бога вести и направлять нас, дабы мы научились использовать блага этого мира так, чтобы причаститься вечным благам. Именно об этом рассказывает данная книга: о том, как мы можем ввдеть что-то сквозь окружающий нас «апокалипсис» насилия и хаоса, с одной стороны, и как научиться полагаться на миролюбие, надежность и творческую силу «эсхатологии», — с другой. Эту «эсхатологию» Бог дарует нам, принося ее прямо в нашу жизнь, несмотря на окружающую нас жестокость и страх.

Необходимо научиться различать два вида власти: власть этого мира, со всеми его иллюзиями, и исполненную покоя, не бросающуюся в глаза власть Иисуса, который принял позор, поражение и смерть, но не дал им победить себя. Цель этой книги — помочь нам лучше следовать за Иисусом, научиться распознавать второй вид власти, и не дать первому виду одурачить нас.

Двадцать пять лет прошло с тех пор, как я впервые познакомился с идеями Рене Жирара, и пятнадцать — с момента написания этой книги. За это время мир сильно изменился. В те времена, когда я заинтересовался трудами Жирара, мало кто обсуждал проблему взаимоотношения «религии» и насилия: просто принималось, как очевидность, что многие религии полны насилия, но при этом они так или иначе отмирают, и уже мало кому интересны. С тех пор мы испытали глубокое потрясение, узнав, насколько слаб фундамент нашей секуляр-ной рациональности, и обнаружив себя окруженными всевозможными разновидностями религиозного фундаментализма.

Другими словами, представленное Жираром понимание природы человеческого желания и насилия дает нам свое особое осознание смысла Евангелия и того, что значит быть человеком. Ценность этого осознания за прошедшие годы возросла экспоненциально, поскольку оно заключает в себе глубокий смысл и помогает людям постичь истину.

Я надеюсь, что по прочтении моей книги вы обретете обновленное чувство истинности Евангелия. И не только это, но также и новое осознание того, как сильно мы любимы, несмотря на то, что находимся в клубке противоречий, как много отваги требуется от нас, чтобы начать миротворческий труд, а также того, сколь много мудрости нужно, чтобы использовать полученные нами дары. Ведь Евангелие — не просто что-то, о чем нам следует знать. Оно — потрясающий акт коммуникации, раскрывающий нас ддя познания и действия, а также участия в жизни Бога.

Джеймс Алисон Сан Паулу, Бразилия, июль 2009.

 

Предисловие

 

Существуют информативные (по мнению людей, изучающих теологию и не имеющих в распоряжении достаточного количества фактов) богословские работы, исследующие то, во что следует верить. Нередко такие работы оказываются весьма полезными. Это случается, когда человек обнаруживает, что подлинная вера церкви, подтвержденная авторитетными источниками, значительно отличается от того, как он ее понимал ранее. В данной работе подход несколько иной, на мой взгляд, в большей степени терапевтический, чем информирующий. Я исхожу из того, что читатель, неважно, верующий он или нет, является образованным членом западного общества и уже знаком с различными дискурсами, сформированными в отношении таких понятий, как «конец времен», «ад», «последний суд» и «небеса». Я думаю, что нам надо постараться отойти от таких подходов, в особенности от тех, что возникли в последние годы второго тысячелетия, когда апокалиптические настроения и термины буквально носились в воздухе. Также я полагаю, что задача католического богослова состоит в том, чтобы, с одной стороны, ради блага верующих отстаивать истины веры (не в апологетическом духе, конечно), а с другой, предложить возможность подхода, основанного на здравом смысле, людям, формально не признающим официального вероучения, но при этом озадаченным разноголосицей позиций приверженцев Того, кто грядет.

В книге вы не найдете обилия сносок, которые часто сопровождают академические богословские труды. Это может создать впечатление, что все здесь написанное является всецело «моей собственной работой». Но такое впечатление было бы неправильно, поскольку многие люди непосредственно помогали мне, и я часто использовал материалы из источников. Здесь я хотел бы выразить свою благодарность и признательность ряду людей. Я многим обязан члену ордена иезуитов Жоао Батиста Либанио за прочитанный в иезуитском учебном центре (Белу-Оризонте, Бразилия) курс по эсхатологии, который впервые открыл мне всю важность данной темы. Также многое дали мне проповеди и лекции по Новому Завету о. Тимоти Рэдклиффа в тот период, когда он был приором доминиканского дома в Оксфорде, и его работа «Пришествие Сына Человеческого: Евангелие от Марка и ниспровержение "апокалиптических фантазий"», опубликованная в книге Language, Meaning and Love: Essays in Honour of Herbert McCabe, выпущенной под редакцией Б. Дэ* виса издательством Chapman в Лондоне в 1987 году. Эта работа стала для меня постоянным источником вдохновения. Не столь глубоким было бы мое понимание Иисуса из Назарета и мира, в котором он жил, если бы не знакомство с трудами Дж. Дункана М. Дерретта и дружба с этим человеком, экзегетические работы которого выделяются своими новациями и озарениями. Также я многим обязан Роберту Хамертону-Келли (его влияние не ограничивается теми местами книги, где оно отмечено в сносках).

Мое собственное осмысление многих сторон эсхатологии никогда не вышло бы за пределы ребяческого и незрелого уровня, если бы не великая книга Йозефа Ратцингера Eschatology: Death and Eternal Life (Catholic University of America Press, 1988). Эту книгу я без малейших колебаний рекомендую каждому, кто желает более подробно изучить эсхатологию, соответствующую вере Церкви. Есть еще отличный двухтомник иезуита Андреса Торноса под названием Escatologia I & //(Madrid: UPCM, 1989-1992). В нем наилучшим образом (насколько мне известно) рассмотрены понятие христианской надежды и вопросы истории. Работа о Вознесении, написанная Кристофом фон Шенборном, и опубликованная в его сборнике La vie eternelle (Paris: Seuil, 1994), открыла для меня важность этой темы. Из богословских работ я также хотел бы отметить работы Джона Милбэнка, и в особенности его блестящую, статью The Name of Jesus: Incarnation, Atonement, Ecclesiology", опубликованную в журнале Modern Theology (7, no. 4 July 1991), хотя на нее редко ссылаются. Она, а также его поистине революционная статья "Founding the Supernatural" в сборнике Theology and Social Science (Oxford: Blackwell, 1990) дали богатую пишу для размышлений. Сколь многим я обязан идеям Рене Жирара — известно всем, кто хоть сколько-нибудь знаком с этим автором. Влияние работ Жана-Мишеля Угурляна не настолько явно, но также весьма велико, особенно в том, что касается взаимосвязи психологии, времени и памяти, которую я рассматриваю в пятой главе. Его книга The Puppet of Desire (Stanford University Press, 1991) открывает новый взгляд на эти, а также и другие вопросы. В процессе работы мне посчастливилось получить копию труда Сезарио Бавдеры The Sacred Game: The Genesis of Modern Literary Fiction (Penn State University Press, 1994), и мне будет приятно, если, читая шестую главу данной книги, Сезарио обнаружит влияние некоторых наиболее ярких своих идей.

Текст этой книги, изданной на английском языке, представляет собой авторский перевод и адаптацию курса, прочитанного мною в Институте Педро де Кордоба (Сантьяго де Чили) во втором семестре 1994 года. Курс назывался Fijen las mentes en las cosas de arriba: recuperando la imaginacion escatologica. Этот институт представляет собой центр обучения аспирантов, основанный и управляемый орденом доминиканцев, и занимающийся в основном междисциплинарными исследованиями социальных проблем латиноамериканских стран при особом внимании к средостению социальных наук с богословием. Там учатся люди из разных стран — миряне, монашествующие женщины и мужчины, а также священники. Таким образом, непосредственным контекстом моей попытки пересмотреть некоторые элементы трактата об эсхатологии была острая потребность в таком богословском и социологическом подходе к различным дискурсам, представленным в латиноамериканском христианстве, который, с одной стороны, был бы верен учению церкви и Писанию, а с другой стороны, адекватен человеческому стремлению понять мир эсхатологии, наполненный сакральным насилием.

Я не могу не выразить глубокую признательность доминиканцу Гвидо Дельрану, директору Института Петро де Кордоба, пригласившему меня прочитать курс, ставший впоследствии основой этой книги. В ней есть страницы, напоминающие о его дружбе и поддержке в тяжелые моменты моей жизни (он поймет, что я имею в виду). В то же время я хочу поблагодарить доминиканца Эдварда Руэна и доминиканскую общину св. Пия в Чикаго за предоставленный мне отдых в течение субботнего периода[1]. Благодаря их заботе я получил возможность перевести книгу, подготовить ее англоязычное издание. Также я должен признать близость некоторых разделов книги (особенно во второй, третьей и шестой главах) к текстам другой моей книги The Joy of Being Wrong (Crossroad, NY), во время работы над которой, а особенно над разделом о первородном грехе, у меня возникли некоторые мысли относительно эсхатологических проблем, и эти идеи я решил разработать более подробно при первой возможности.

Особенно я благодарен доминиканкам Мэри Нюджент за ее советы относительно стиля и помощь в корректировании текста и Диане Калберстон — за некоторые важные предложения, а также Даниэлю ОТрейди, доминиканцам Ричарду де Ранитцу, Джону Герлаху, Мэтью Уолшу, Джерри Кдиейтору и Даниэлю Дэвису — за их щедрую помощь и поддержку, оказанные в ходе работы. Моя самая горячая благодарность — Майку Лиэ и Джону Иглсону из издательства Crossroad, дружеский энтузиазм, равно как и абсолютный профессионализм которых был так важен для подготовки этой книги. И наконец, это издание было бы невозможно без усердия Рейчел Боуддинг из издательства SPCK с ее убежденностью в том, что читатели-христиане из Великобритании должны знать о существовании неапокалиптического подхода к «последним вещам». Моя самая сердечная благодарность Рэйчел.

Эту книгу я посвящаю памяти моего друга Лаэрсио Донато дoc Рейс (1961 — 1994). Оригинальная версия книги была завершена, когда шла последняя неделя его жизни, но я не сумел рассказать о ее содержании тому, кто так много объяснил мне о жизни. Пусть эти страницы будут вместо цветов, которые я не смог положить на его могилу в Бразилии, а также моей попыткой сказать, что камень отвален. То, что будет изложено ниже — это лишь слабый отблеск реальности, которую, как надеюсь, мы с ним вместе разделим в вечной радости.

 

Глава 1 О горнем помышляйте

 

В Послании к Колоссянам мы читаем:

О горнем помышляйте (phroneite), не о том, что — на земле (Кол 3:2)[2].

Если вы уже знаете, что означают эти слова, то вам ни к чему тратить время, читая эту книгу далее, потому что у вас уже есть понимание эсхатологии. Богословие, возможно, нужно лишь тем, кто не может ухватить очевидного смысла в том, что на самом деле очень просто, и что легко понимают лучшие христиане, нежели мы с вами. Оно нужно тем, кому приходится с тяжким трудом продираться своим закоснелым умом через шипы и тернии заблуждений, чтобы ниспровергнуть всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленить всякое помышление в послушание Христу (ср. 2 Кол 10:5), кому приходится «вспахивать» свой интеллект, превращая его в плодородную почву из сухой и бесплодной.

Тот стих, который я процитировал в начале, имеет определенный контекст, о котором нам сказано следующее:

Итак, если вы были воздвигнуты со Христом, ищите горнего, где Христос сидит по правую сторону Бога (Кол 3:1).

Ниже следуют уже упомянутые стихи, а затем мы читаем:

Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге: когда будет явлен Христос, жизнь ваша, тогда будете явлены и вы с Ним во славе (Кол 3:3-4).

За этими стихами скрыт целый пласт смысловых отсылок. Мы слышим, что Христос сидит по правую руку от Бога. Это не информация об официальном небесном протоколе, а отсылка к Псалму 109/110, имевшему огромное значение для ранней церкви. В этом псалме сказано: «Сказал Господь Господу моему: воссядь одесную Меня». Псалом был очень важен для апостолов, поскольку сам Иисус ссылался на него в Храме незадолго до своих страданий. Он дал понять, что Мессия, сын Давида, подлинно является Господом, сидящим по правую руку от Бога (ср. Мк 12:35-37 и пар.). Апостолы, помня об этом, после Воскресения осознали, что Иисус пророчествовал о том, что с ним случится, используя этот псалом. Мы знаем об этом, поскольку таким способом, словами псалма, апостолы описали то, что Господь прекратил свои явления им, и вознесся на небеса.

Об этом же идет речь и в других местах, например в Рим 8:34, Еф 1:20, Евр 1:3.13 и 1 Петр 3:22. Мы сейчас говорим о том, что имело очень большое значение для апостольского свидетельства о жизни и Воскресении Иисуса, а именно о том, что мы сами имеем в виду, когда исповедуя нашу веру, произносим: «...вознесшегося на небеса и сидящего одесную Отца». Мы говорим о Вознесении. Но что это могло означать? Значит ли это что-либо для нас? Мы привыкли к определенным рассуждениям и дискурсам, имеющим отношение ко Кресту (может быть, ошибочным) и к Воскресению (может быть, малосодержательным). Но каков дискурс относительно Вознесения? Обыкновенно разговор о Вознесении выглядит как некий апологетический довесок к рассказу о Воскресении, какой-то неловкий способ объяснения того, почему мы более не видим Иисуса, во всяком случае в том виде, в каком он являлся апостолам. По крайней мере, я не слышал, чтобы этому событию придавался какой-то очень важный смысл, и совсем не знаю, чтобы кто-то говорил о его большом значении для нашей жизни.

И, тем не менее, в апостольском свидетельстве этому событию придавалось большое значение. В тех стихах, которые я процитировал выше, оно понимается как условие sine qua поп, без которого христиане не могут понять, кто они есть, и одновременно оно —- принцип действия. Но если это так, то получается, что мы говорим о чем-то, понимание чего оказалось утрачено; хотя это было вполне ясно во времена апостольского свидетельства, но стало настолько туманно для нас, что мы даже не понимаем, что упустили нечто важное. В таком случае нам потребуется провести некоторое расследование, чем-то похожее на работу археологов. Но в отличие от поиска развалин древнего здания или от поиска преступников, которым занимаются детективы, мы будем искать следы утраченной внутренней динамики доступных нам текстов.

Это будет непросто сделать, поскольку нас преследует искушение любой древний текст трактовать по-своему. Такого искушения следует избегать, хотя мы не можем приблизиться к какому-либо тексту, исключив самих себя — с нашим образованием, нашими догадками, психологией, предрассудками и слабостями. Однако когда речь идет о тексте, засвидетельствованном апостолами, и который мы обычно называем «Новый Завет», церковь, являющаяся первоначальным автором текста, призывает нас к вдумчивости. Мы знаем, что с личностью Иисуса из Назарета связано что-то крайне необычное, что трудно описать и объяснить. Люди, которые знали Иисуса и сопровождали его, пережили последовательность изменений в том, как они понимали вещи и действовали. Эти люди, а скорее даже их друзья и соратники, изложили в письменном виде то, что они пережили, а церковь заботливо сохранила эти записи. Время от времени церковь осознает, что она не очень хорошо понимает какие-то части этого текста, имеющего для нее жизненную важность. Тем не менее церковь верна этому тексту, поскольку понимает, что каков бы ни был первоначальный опыт, он продолжает переживаться и сегодня, преображая восприятие тех, на кого воздействует. Отсюда следует, что читая этот текст, мы должны быть очень внимательны, должны двигаться вперед с той же осторожностью, что Моисей перед горящим кустом. Нам нельзя упускать из виду, что этот текст в отличие от других может ниспровергнуть то, чему нас научили ранее, может изменить наше восприятие, разоблачить наши предрассудки и слабости.

Когда мы называем его «Священное Писание», то не имеем в виду, что этот текст подобен чему-то почтенному своей древностью и покрытому благородной патиной традиции. Мы не подходим к этому тексту так, как будто хотим разобрать и переделать его, но мы подходим к нему достаточно близко, чтобы он мог переделать нас. Если мы слышим какие-то фрагменты текста, которые вроде бы не имеют смысла, и не получаем ожидаемого чувства самооправдания и удовлетворения от нашего собственного представления о самих себе, то, возможно, именно в этот момент мы слышим голос Другого, образ которого должны восстановить в себе.

Если мы хотим понять, что хотели сказать авторы некоторых текстов апостольского свидетельства, на первый взгляд лишенных очевидного смысла, надо позволить этим текстам задавать нам вопросы. Может быть, в процессе постижения их смысла мы поймем что-то о самих себе и о нашей жизни, откроем новые подходы и новые способы действий. Конечно, это может оказаться не столь простым. Если читатель захочет так подходить к этим текстам, то он должен быть честен в используемом методе, ему (или ей) надо понимать, какие предпосылки он (или она) использует. И я как раз и хочу объяснить вам, какие инструменты собираюсь применять для того, чтобы выявить внутреннюю динамику апостольского свидетельства. Эти инструменты содержатся в миметической теории (или теории подражания) Рене Жирара.

 

Взгляд на миметическую теорию «с высоты птичьего полета»

 

Миметическая теория представляет собой истолкование человеческих отношений, и в то же время способ понимания человеческой культуры. Можно сказать, что она, с одной стороны, изучает причины поведения людей в их взаимоотношениях, а с другой — формы, объединяющие людей в структуры, предшествующие их отношениям. Причем эти формы часто оказываются скрытыми, замаскированными. Возможно, мы лучше сможем понять суть этой теории, если скажем, что она помогает преодолеть барьер между двумя различными путями к пониманию себя. Этими двумя путями являются, во-первых, психологический подход, первопроходцем в котором оказался Зигмунд Фрейд, где внимание концентрируется на индивидуальной личности, а ее проблемы понимаются как внутренние проблемы, и, во-вторых, социологический подход, рассматривающий проблемы как внешние, объективные, независящие от моих мотиваций, намерений, чувств, и так далее. Даже если ранее вы не слишком много размышляли об этом, вы тем не менее сможете догадаться, что разрыв между этими двумя подходами оказал существенное влияние на богословие. Подумайте о том, каким мог выглядеть дискурс относительно греха для мышления, акцентированного на «личном», и о противоположной тенденции (не принесшей ожидаемых плодов), стремящейся вывести грех из сферы персонального и представить в качестве «структурного». Причины, по которым вторая тенденция не оправдала надежд, я надеюсь, станут для нас более ясными по мере нашего продвижения в рассуждениях.

Как бы то ни было, миметическая теория предлагает такой подход к пониманию человека, который сочетает элементы личностного и социального, поскольку рассматривает человеческую личность как находящуюся в социальной и личностной зависимости от других, предшествующих ей. Эта теория, таким образом, рассматривает отношения между «другими» и личностью в качестве абсолютного ключа к пониманию происходящего. Я попытаюсь в самых простых терминах описать этот подход к изучению человека. Первый вопрос, на который следует ответить, это «каким образом вы чего-то желаете?». Ответ: «Я желаю чего-либо, подражая другим». Чтобы нечто имело ценность или интерес для меня, нужно чтобы кто-то другой считал это ценностным или интересным. Этот процесс подражания берет свое начало в раннем детстве, когда все мы неизбежно подражаем другим: тем, кто учит нас произносить звуки и жестикулировать. Повторяя звуки, мы развиваем память и осваиваем язык (не может быть языка, если нет памяти). Можно сказать, что сама наша способность быть разумными существами полностью зависит от механизма имитации. Мы не только имитируем то, что люди делают и к они себя ведут, но подражаем им также и на более глубоком уровне: в наших желаниях. В случае, если родители хорошо справляются со своей задачей, ребенок успешно социализируется, но в противном случае он может долгие годы провести в напряженном поиске, запутанный во многих болезненных и горьких механизмах повторения. Большинство из нас находятся где-то в промежутке между теми, кто благополучно нашел свое «Я» в гармоничных взаимоотношениях, подражая тем, кто воспитал их в мире и любви, и теми, кто оказался вынужден искать себя в ситуации, когда смысл существования постоянно ускользает, пытаясь манипулировать окружающими и контролировать их. Совершенно ясно, что ни один человек не свободен полностью от какой-то борьбы и усилий обрести себя при помощи насилия.

Это означает, что наши желания возникают в результате подражания желаниям других, что вступающее в жизнь «Я» полностью зависимо от тех, кто окружает его. «Я», доверяющее миражу собственной оригинальности, не может увидеть свою зависимость, и, возможно, более других зависимо от чужих желаний — скрытым и непреодолимым образом. Кажется, что пока еще в этом нет никакой проблемы. Но из вышесказанного следует, что мы обречены на конфликты. Обдумайте следующее: если я признаю абсолютную зависимость моих желаний от окружающих как в личной сфере, так и в общественной, то я нахожусь в мире с другими. Однако в тот момент, когда я утверждаю первичность и оригинальность своего желания, то вхожу в конфликт с другими. Тривиальный пример: один из членов коллектива появляется в новых джинсах определенной фирмы. Предположим, что это кто-то, кто меня восхищает и нравится мне: я хотел бы быть им. Если бы я был похож на него, то, возможно, я стал бы более привлекательным и популярным. Не исключено даже, что это дало бы мне возможность в большей степени «быть». Поэтому я тоже покупаю такие джинсы, и, конечно, кто-то из коллектива говорит мне: «Смотри, ты имитируешь Тома, раз купил такие же джинсы». Если бы я относился к очень редкой разновидности разумных, простых и смиренных людей, то сказал бы: «Да, это верно. Мне симпатичен Том, и я хотел бы быть более похожим на него». Однако 99% из нас в таком случае поступят иначе, возражая: «Ты с ума сошел! Нет, я и не думал имитировать его. Я увидел эти джинсы в магазине, или по телевизору еще до того» как он узнал об их существовании. Но тогда у меня просто еще не хватало денег на их покупку». Таким образом, я утверждаю» что мое желание оригинально и первично, и отрицаю имеющую место зависимость от другого человека. Это очень понятно, и производители рекламы хорошо знают об этом; они почти никогда не ограничиваются простым описанием характеристик продукта. Наоборот, они стараются соблазнить вас, показывая вам рядом с этим продуктом кого-то привлекательного, яркого, наслаждающегося жизнью. Смысл их послания в том, что если вы купите продукт X, то станете как Y, то есть обретете подлинность жизни.

Хорошо, если в продаже имеется достаточное количество X. Но что делать, если мне нравятся не джинсы Тома, а его девушка? А ведь подобный сюжет часто возникает в жизни подростков. Том и Фрэнк с самого детства были близкими друзьями. У Тома есть брат на два года старше его, а у того есть подружка. Том и сам начинает встречаться с одной девушкой. Он влюблен, или думает, что влюблен, и постоянно говорит о своей девушке в самых восторженных тонах. Он хочет убедить Фрэнка в том, что это самая замечательная девушка на свете: ведь Том не представляет себе, что он мог бы желать того, чего не желает Фрэнк. Им всегда нравилось одно и то же, они слушали одну и ту же музыку, занимались одним и тем же видом спорта, курили одинаковые сигареты. Вначале Фрэнк не очень заинтересован, потому что в данном случае Том стремится к такому объекту, который Фрэнк не может с ним разделить: ведь девушка — это не модная марка одежды и не сигарета, ею нельзя поделиться. Однако Фрэнк привык к тому, чтобы желать того же, чего желает его друг Том, и, поддавшись привычке, он вдруг внезапно осознает, что девушка его привлекает, а затеи неожиданно влюбляется в нее. Разумеется, ему теперь приходится войти в конфликт с Томом, который не понимает, как его лучший друг решился поступить с ним подобным образом» Том отходит в сторону и охладевает к девушке. В этот момент и Фрэнк понимает, что та ему не нужна (ведь его интерес был производным от интереса Тома). Когда друг-соперник Том удалился, девушка сразу утратила привлекательность. Эта история, где мужские и женские роли могут быть изменены, тем не менее служит хорошей иллюстрацией того, что на предмет вожделения мы смотрим глазами другого.

Мы подошли к осознанию причин конфликта. Чтобы лучше понять, что именно происходит, рассмотрим еще одну историю. Возьмем ситуацию выдающейся женщины-профессора и ее блестящей ученицы. Ученица подражает учителю, и это льстит профессору, она поощряет свою ученицу поступать так и далее. Здесь еще нет соперничества и конфликта. Но по мере того, как ученица делает все большие и большие успехи, это начинает тревожить профессора. Она начинает опасаться за свою позицию, вступает в соперничество со своей ученицей, яростно критикует блестяще проведенный ею семинар. Та в растерянности: почему это происходит? Почему подражание и преданность встретили такую оценку со стороны ее учителя? Она еще какое-то старается подражать, но затем сама начинает соперничество со своим недавним кумиром, который ранее вступил с нею в борьбу. Они ссорятся; скорее всего, поводом для ссоры послужат какие-то разногласия об очень важных вопросов вроде того, как истолковать черные дыры, или один из текстов Аристотеля. Но на самом деле этот конфликт вообще не имеет разумного объяснения; он иррационален и объясняется взаимным соперничеством.

Теперь представим, что этот конфликт дезорганизовал работу факультета, и конфликтующим надо уладить ситуацию, чтобы правительственные органы не лишили учебное заведение выделенных фондов. Будь они людьми смиренными и простыми, то, конечно, встретились бы и сказали друг другу: «Я сожалею. Эта проблема возникла из-за моего совершенно ненужного соперничества с вами; мне следует научиться любить без зависти». Однако если бы они были достаточно смиренны, то и ссоры бы не случилось. Скорее, они найдут другой подход и решат конфликт иначе. «Знаете, наш конфликт никогда бы не возник, если бы все дело было в нас самих. На самом деле во всем виноват приехавший сюда профессор из Венесуэлы, который посеял эти семена раздора. Если мы сумеем от него избавиться, то на факультете воцарится мир». Они обретут полную уверенность, что именно иностранец стал источником бед. Если у них не будет такой убежденности, они не смогут помириться. В конце концов, проведя совершенно объективный, как им кажется, анализ, они достигают соглашения обвинить во всем венесуэльца. Они добиваются его увольнения и внезапно обнаруживают, что на факультете снова мир. Но не понимают, что это обманчивый мир, основанный на лжи: вскоре соперничество, которое было временно погашено с помощью паллиативной меры, снова разгорится, и им придется повторить всю процедуру, снова принеся кого-то в искупительную жертву.

О чем говорит миметическая теория? Она утверждает, что все человеческие культуры и общества устроены подобным образом, все люди желают чего-либо именно по этой причине, а мир достигается благодаря изгнанию кого-то, кому приписывается вина за наши конфликты. Это значит, что мы все, всегда и везде являемся существами, чрезвычайно склонными к конфликтам, и единственным способом контролировать это насилие является общее единодушие, направленное против найденной жертвы. Чтобы рассмотреть весь процесс в его целостности, мы можем представить себе парадигму убийства такого типа, подобие которого обнаруживается во многих мифах, созданных человечеством. Некая группа, вошедшая в состояние конфликта, оказывается перед угрозой хаоса, но затем загадочным образом возникает спонтанное движение, объединяющее всех против кого-то одного, кого легко сделать жертвой (это должен быть тот, за кого не отомстят). Этого человека убивают, и сразу устанавливается мир. Группа не в состоянии осознать, что мир установился по причине ее собственного единодушного насилия, потому что для понимания этого факта требуется признание случайности выбора жертвы и ее невиновности. В итоге наступление чудесного мира объясняется тем, что принесенный в жертву человек был причиной насилия и всех прочих проблем, предшествовавших примирению. Своей смертью он приносит обществу мир, и потому можно сделать вывод: нас посетил бог. Этот бог двойственен по своей сути: прежде он был ужасен, но затем стал благодетелем. Чтобы поддерживать мир, нам необходимо сделать три вещи: во-первых, запретить всякое поведение, приводящее к конфликту в обществе. В основном это означает запрет на подражание поведению, вызвавшему конфликт. Во-вторых, мы должны повторять первоначальное изгнание, приведшее к миру. Для этого нужно установить ритуал, контролируемым образом подражающий массовому насилию, заканчивающемуся приношением жертвы, первоначально человеческой, а затем животного. В-третьих, следует рассказать историю о том, как нас посетили боги и создали нас как народ. Так рождается миф.

Таким образом, становится понятным, что социальные запреты представляют собой насильственную по своей сути форму защиты от насилия (ставшую возможной благодаря убийству), что ритуал — это замаскированная имитация убийства, а миф — это история линчевания, рассказанная с точки зрения гонителей. Вся эта система, производящая и поддерживающая идею, обнаруживаемую в мифах и ритуалах, бытующих на всей планете, зависит от одного необходимого для ее существования элемента. Этот элемент — слепота участников, не понимающих того, что они на самом деле совершают, убивая жертву. Иными словами, это искренняя вера в виновность жертвы. Вся система культуры, все ее содержание зависит от этой слепоты, без которой не было возможности разрешения конфликтов, и общества были бы обречены на саморазрушение.

Есть единственный способ понять, что целая культура основана на лжи, связанной с убийством. Это происходит, когда в обществе появляется некто, имеющий кардинально иное восприятие, чье видение жизни не сформировано этой ложью, и когда этот человек показывает обществу свое понимание. В жизни человечества был только один случай восприятия, пошедшего против общего течения всех историй и мифов: это история Израиля, состоящая из долгого и постепенного постижения невиновности жертвы. Мы ясно обнаруживаем это, когда сравниваем историю основателей Рима, братьев Ромула и Рема, с историей Каина и Авеля, то есть историей зарождения человеческой культуры. В первом случае два брата, которых трудно отличить друг от друга, сражаются за право стать основателем города. Они устраивают соревнование, заключающееся в том, кто первым увидит знак с небес» Рем увидел каких-то птиц, а затем Ромул увидел других, более впечатляющих птиц. Последовало сражение, Ромул убил Рема и стал основателем Рима. Рема обвинили в недостаточном почитании богов, давшем Ромулу право убить его. В книге Бытия рассказано о двух похожих братьях, один из которых убил другого и основал человеческую культуру. Кажется, что до сих пор эти истории идентичны: и Библия и миф соглашаются в том, что человеческая культура основана на убийстве. Но идентичная структура интерпретируется по-иному, и это отличие радикально. Бог говорит Каину: «Где Авель, брат твой? Голос крови его вопиет ко мне от земли». Это значит, что убийство невозможно оправдать — это грязное преступление, и Бог находится на стороне жертвы. Он не помогает мистификации, не поддерживает самообман Каина.

Конечно, перелистав Библию, мы сможем найти немало сюжетов, очень напоминающих мифы различных народов мира. В этих библейских текстах не так-то легко отличить Бога от прочих богов. Тем не менее мало-помалу идет процесс раскрытия подлинного характера жертвы, разоблачается и ниспровергается версия рассказа, изложенная преследователями, невиновность жертвы становится все более ясной. Обратите внимание на историю Иосифа, на книгу Иова, и в особенности на «Песнь страдающего слуги» в книге Исайи. Постепенно проясняется отличие Бога от богов, совершающих насилие, осознается, что Бог — на стороне жертвы. В этом — гений иудаизма, не имеющий аналогов в других культурах и народах. Мы сейчас говорим о том, что часто называют «откровением»: самооткровение Бога, открывающего наши глаза, чтобы мы увидели, что именно мы совершаем, сакрализуя жертву. Посредством невинной жертвы Бог открывает Себя. В Ветхом Завете мы еще не найдем ни полного откровения о невинности жертвы, ни полного понимания непричастности Бога к вовлечению в самообман так называвмого «сакрального» насилия. Полнота откровения выряжена лишь в жизни» смерти и воскресении Иисуса, Новый Завет по структуре идентичен всем остальным мифам нашей планеты: время кризиса, попытка спасти ситуацию посредством коллективного устранения того, кого приносят в жертву, а затем полузаконное линчевание жертвы. Эта история сходна со многими мифами об основании, которые мы можем изучать. Но есть и одно-единственное различие; история рассказана с противоположной точки зрения, а именно, с точки зрения жертвы. Жертва объявляется невиновной. Нам говорят, что смерть Иисуса была вызвана завистью. Он исполнил пророчество, гласящее, что его возненавидят без его вины и несправедливо причислят к грешникам. Его насильственная смерть не принесла обществу того нового мира и порядка, на который надеялись гонители с их великолепным девизом:

Лучше для вас, чтобы один человек умер за народ, а не весь народ погиб (Ин 11:50).

Ложь убийства представлена во всей наготе.

И следует еще отметить, что в данном случае не произошло, так сказать, посмертной «канонизации» жертвы: «Он раньше причинял вред, но затем его стали воспринимать как приносящего благо». Скорее, пришло осознание того, что он был добр с самого начала, и что он в точности понял механизм, который должен привести к его смерти. Он подготовил своих последователей к дальнейшему развитию событий и объяснил им, как избежать участия в таком отношении к линчеванию. Он, по сути дела, научил их, как избежать причастности к описанному нами выше имитирующему желанию, вызывающему конфликт. И в то же время он научил занимать место гонимых — тех, кого приносят в жертву (или могут с легкостью принести). Одна личность перевернула всю миметическую теорию.

Я надеюсь, что этот краткий обзор миметической теории был полезным. В ней есть, как вы видели, три «момента». Во-первых, «момент» имитационного треугольника желаний: он происходит, когда я желаю, имитируя желания другого, и тем самым вхожу в конфликт. Затем «момент» включения механизма «козла отпущения»: при этом группа людей разрешает конфликт посредством единодушного устранения жертвы. И, наконец» «момент» ниспровержения: в истории человечества внутри универсального механизма постепенно вырастает «Другой», отличающийся от обычного «другого», участвующего в насилии и формирующего, как правило, наши желания. Кульминация происходит, когда подлинный образ «Другого» раскрывается человеком, принимающим смерть, чтобы разоблачить ложь, лежащую в основании механизма.

Такова в основных чертах миметическая теория, которая, как вы увидите, является чем-то вроде постоянного фона данной книги и на которую я буду периодически ссылаться. Это проникновение в функционирование межчеловеческих отношений как на культурном, так и на личностном уровне, достигнуто Рене Жираром. С тех пор, как он разработал данную теорию, последняя была изучена и применена в большом количестве разнообразных дисциплин: экономике, психологии, этнологии, богословии, политологии, литературной критике и так далее. Мы собираемся проверить, может ли она помочь нам в изучении апостольского свидетельства. То есть мы намереваемся применить эту теорию к богословию. Для этого нам надо вернуться к основным принципам и задаться вопросом: что делает возможным эту теорию и эту историю?

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.